Научные труды Ломоносова убеждают, что гениальные открытия великого помора получены были благодаря глубокому усвоению достижений предшествующей ему мысли, ее критической переоценке и выработке весьма целостного и для своего времени прогрессивного мировоззрения.

Преодолевая узость деистического воззрения — выводя бога за пределы материального мира, не включая всевышнего в число объектов познаваемой человеком природы, Ломоносов сумел возвыситься до материалистической оценки мироздания, дать правильный ответ на основной вопрос философии — о соотношении материи и сознания. Признавая за материей первичность, ученый во всем видел причинность, коренным образом порывал с религиозным учением о предопределении, якобы исходящем от всевышнего, мудро предусматривающего и направляющего течение всех дел земных и небесных.

Материализм Ломоносова, естественно, базируется на отрицании агностицизма, на вере во всемогущество науки, на вере в то, что если не в настоящем, то в будущем не познанные еще тайны природы подвластны человеческой пытливости, разуму. Более того, он не только признавал познаваемость материи, но и занимался разработкой теории самого познания.

Среди предшественников Ломоносова, оказавших, на него серьезное влияние в области теории познания, следует в первую очередь назвать французского философа, блестящего математика Рене Декарта. Основатель философского рационализма — учения, провозгласившего приоритет мышления, разума в познании, Декарт первым среди философов позднего Возрождения сделал попытку оторвать теорию познания от так называемого «божественного откровения». Декарт отправным моментом своей теории познания избрал мысль. «Я мыслю, следовательно, существую» — таков фундамент его теоретических построений.

В бытии и познании бытия, по мнению Декарта, главное не опыт, а ясное разложение непосредственного самосознания на два представления, иначе говоря, идеи — мышления и бытия. Представление о существовании материального мира, по Декарту, зиждется на данных чувственного восприятия, которое, однако, согласно его концепции, вовсе не являемся критерием достоверности и может дать лишь относительную картину реальности. Но чувственное восприятие недостаточно, ибо главное орудие познания — разум, возможностям которого, по Декарту, опять-таки существует предел.

Теория познания Декарта не порывает с идеализмом. По его убеждению, хотя человек и стремится к более четкому и ясному осознанию мира и самосознанию, но при этом исходит от соразмерения своего существа с идеей некоего недостижимого эталона — всесовершенного творца.

Идеи Декарта способствовали развитию философской мысли. Современник Декарта Томас Гоббс не только усвоил теорию познания французского философа, но и критически переосмыслил ее, указав, в частности, на связь между мышлением и языком.

Ломоносов был основательно знаком с трудами Декарта и высоко ценил его вклад в развитие науки. Характерно, что главной заслугой Декарта Ломоносов считал преодоление основоположником рационализма логики Аристотеля, взятой на вооружение и искаженной почти до неузнаваемости схоластическими интерпретаторами — теологами. «Славный и первый из новых философов Картезий, — писал Ломоносов в своем «Предисловии» к опубликованной в 1746 году «Волфианской експериментальной физике», — осмелился Аристотелеву философию опровергнуть и учить по своему мнению и вымыслу. Мы кроме других его заслуг особливо за то благодарны, что тем ученых людей ободрил против Аристотеля, против себя самого и прочих философов в правде спорить и тем самым открыл дорогу к вольному философствованию и к вящщему наук приращению». Ломоносов в полной мере воспользовался правом «в правде спорить», вырабатывая в себе материалистический взгляд на мир вообще и создавая свою гносеологию, то есть теорию познания — в частности.

Ломоносовская теория познания имеет два органически связанных источника. Первый из них — естественные науки — давал ему обильный материал для построения целостной картины мира, учил сочетать теорию с практикой. Именно отсюда почерпнул он убеждение, что создание теорий диктуется реальной действительностью. Второй источник — гуманитарные науки: история, лингвистика, филология, занятие которыми приводило его к осмыслению вопросов общения людей, к открытию закономерностей познавательного процесса.

Изучение естественных наук убедило Ломоносова в том, что основой познаваемости мира должен быть опыт. «Разум, — замечает он, — требует не проходить мимо качеств, не исследовав их, когда требуется ясное познание вещей, ведь бессмысленно допытываться причины вещей, недостаточно познакомившись с самими вещами». Это указание Ломоносова на тесную связь теории и опыта, на главенствующее значение эксперимента, от которого должно идти обобщение, является одной из сильных сторон его мировоззрения, свидетельствующей о том, что воззрения ученого выходят за пределы господствовавшего в то время созерцательного метафизического материализма. Ломоносов преодолевает в этом отношении ограниченность философии Декарта.

Огромную роль в создании теории познания русского ученого сыграло изучение лингвистики, его основательная филологическая образованность. Блестящее знание латинского языка, в котором он был, по признанию современника, одного из крупнейших специалистов в этой области лингвистики Августа Людвига Шлецера, «первым латинистом не в одной только России», свободное владение немецким и древнегреческим языками; знание французского и древнееврейского; занятие сравнительным языкознанием; постоянный, начиная со студенческих лет, интерес к проблемам речевой деятельности — все это способствовало вдумчивому, пытливому отношению Ломоносова к проблемам языка, к выяснению его роли в процессе познания.

Но и в области филологии исследование, наблюдение, своеобразный опыт, нужды практики предшествуют у Ломоносова созданию обобщения, теории. Так, с начала своей деятельности в Петербургской Академии наук он занимался переводами научных и художественных произведений. Много переводил для журнала «Примечания к „Санкт-Петербургским ведомостям”», вступил в серьезную грамматическую полемику с Тредиаковским, преподавал и, лишь подытоживая, синтезируя свои практические занятия, приступил к созданию таких обобщающих трудов, как «Риторика» (первый вариант окончен в начале 1744 года, в завершенном виде вышла в свет в 1748 году), а затем и «Российская грамматика» (собирание материалов начато во второй половине 40-х годов XVIII века, «привел к концу», по его собственным словам, в 1755 году). Именно в этих произведениях зрелого ученого нашла наиболее отточенное воплощение ломоносовская теория познания.

Особенность метода Ломоносова, шедшего от практики к теоретическим построениям, а теорию проверяющего реальностью, то есть опять-таки практикой, была подмечена его современниками. Тот же Шлецер, стремясь принизить великого ученого, называл его «чистым натуралистом» в языке, не подозревая, конечно, что «натурализм» Ломоносова — не отрицательное, а положительное и для своего времени уникальное явление.

Чем же характерна ломоносовская теория познания? Каковы ее отличительные черты и особенности?

Вслед за Декартом Ломоносов придавал ощущениям определенное значение в познании материи. Согласно его концепции, природа познается человеком с помощью пяти органов чувств: «...зрения, слышания, обоняния, вкушения, осязания». Ломоносов, в отличие от Декарта, считает, что ощущения могут давать не только относительные, но и достаточные знания о материи и ее свойствах. «В то время как мы воспринимаем чувствами те или иные частные качества чувствительных тел, изменения, возникшие в органах чувств, происходят от общих качеств физических и нечувствительных частиц, образующих нечувствительные тела: это значит, что достаточное основание для частных качеств заключается в общих качествах физических нечувствительных частиц, образующих чувствительные тела», — замечает он, уточняя роль ощущений в познании. Таким образом, в трактовке ощущений у Ломоносова проступают уже элементы теории отражения, не свободной, разумеется, от господствовавшего в то время механицизма. И все-таки главную роль в познании мира отводит Ломоносов языку. «По благороднейшем даровании, которым человек прочих животных превосходит, то есть правителе наших действий — разуме, первейшее есть слово, данное ему для сообщения с другими своих мыслей», — пишет он и развивает далее это положение следующим образом: «Слово дано для того человеку, чтобы свои понятия сообщать другому. И так понимает он на свете и сообщает другому идеи вещей и их деяний». Связь языка и мышления для Ломоносова совершенно очевидна, ибо «если бы каждый член человеческого рода не мог изъяснять своих понятий другому, то бы не токмо лишены были сего согласного общих дел течения, которое соединением разных мыслей управляется, но и едва ли бы не хуже ли были мы диких зверей, рассыпанных по лесам и пустыням». «Человек есть животное словесное», — раскрывает Ломоносов главную отличительную особенность человека.

Для Ломоносова — убежденного материалиста — совершенно ясно, что материя и представление о ней не идентичны. Об этом он говорит в главе «Риторики», называющейся «Об изобретении вообще»: «Идеями называются представления вещей или деяний в уме нашем». Здесь под идеями подразумеваются представления или понятия. Заметим, что в современной трактовке понятие — это логически расчлененная мысль, отображающая общие и существенные признаки предметов и явлений действительности. Представление — конкретный образ предмета или явления, который ранее воздействовал на органы чувств, но в данный момент не воспринимается сознанием. Эти две категории Ломоносов еще четко не разграничивал.

Хотя в целом материализм Ломоносова имеет черты метафизичности, некоторые его идеи и открытия в области теории познания преодолевают ограниченность научной мысли «века механики». Намного опережала время, в частности, точка зрения Ломоносова на язык — главное орудие познания — не как на некое неподвижное, застывшее явление, а как на развивающееся образование, зависящее от уровня развития техники, культуры, науки, искусства того или иного народа, как на процесс движения от простого к сложному. «Как все вещи от начала в малом количестве начинаются и потом присовокуплением возрастают, так и слово человеческое, по мере известных человеку понятий, вначале было тесно ограничено и однеми простыми речениями довольствовалось, но с приращением понятий и само помалу умножилось». В этом высказывании ученого уже выявлен и отчетливо выступает историзм во взглядах на язык.

Начало общественной, литературной и научной деятельности Ломоносова совпало с первыми итогами петровских реформ в различных сферах жизни русского общества. В области языка «деяния Петровы» дали сложную и противоречивую картину.

С одной стороны, продолжается распад системы церковнославянского языка, наметившийся еще в XVII веке. Изменения в структуре церковнокнижной речи были связаны с ростом литературного значения светских — деловых, публицистических, повествовательных стилей русского письменного языка и с расширением литературных прав бытового просторечия. В петровскую пору эта тенденция усиливается и живая народная речь бурно вторгается в церковно-книжный язык, изменяя смысловую структуру церковнославянизмов. Таким образом, частичное разрушение функциональных перегородок между двумя пластами языка, оказавшись явлением прогрессивным, способствующим в конечном итоге выработке языка нации, одновременно создавало крайнюю пестроту употребления параллельных старых и новых грамматических форм, синтаксических конструкций и т. п.

С другой стороны, огромный поток иностранных заимствований, хлынувший с Запада, безоговорочно оценить положительно невозможно. Иностранные слова, разумеется, в определенной степени способствовали обогащению русской лексики. Однако во многих отношениях русский язык засорялся: появлялись зачастую излишние словесные дублеты, рождались и быстро исчезали фразеологизмы-варваризмы, создававшиеся на почве повального увлечения «европейской» манерой выражаться. Рано осознавшему роль языка Ломоносову в подобных условиях приходилось бороться за чистоту русской речи, доказывать, что «повелитель многих языков, язык российский, не только обширностью мест, где он господствует, но и купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе».

В обстановке языкового хаоса и пренебрежительного отношения к русскому языку со стороны иностранцев, да и некоторых соотечественников Ломоносов не мог не заботиться об упорядочении и нормализации языка российского. Еще в 1736 году он поддержал и усовершенствовал систему русского стихосложения, предложенную В. К. Тредиаковским. Через четыре года в работе «Письмо о правилах российского стихотворства» силлабо-тоническое стихосложение приобретает завершенный вид, окончательно вытесняя из русской речи занесенную к нам из Польши силлабику.

От мыслей о правилах русского стихосложения естествен логический переход Ломоносова к созданию теории «трех штилей». В чем суть ломоносовской регламентации стилистики?

В своем главном языковедческом труде — «Предисловии о пользе книг церьковных в Российском языке» ученый выделил в русском языке три рода речений — иначе говоря, слов. К первому он отнес слова, которые употребляются и в церковнославянском и в русском языках: бог, слава, рука, почитаю, ныне и т. д. Второй род — такие церковнославянские речения, которые хотя и малоупотребительны в разговорной речи, однако «всем грамотным людям вразумительны»: взываю, отверзаю, насажденный. Третий род — слова живого русского языка, которых нет «в церьковных книгах»: пока, лишь, ручей, говорю. В последнем роде Ломоносов выделил особую подгруппу «низких простонародных слов». Вульгаризмы он вывел из состава всех категорий, допустив, однако, их ограниченное употребление. Наконец, он предложил совсем отказаться от использования архаизмов — «неупотребительных и весьма обветшалых» церковнославянских слов типа: обаваю, рясны, овогда, свене и т. д.

Согласно ломоносовскому учению три рода речений употребительны в трех словарно-речевых строях русского языка — штилях: высоком, посредственном и низком. Высокому штилю, по Ломоносову, «приличны» слова первого и второго рода — «славенороссийские, то есть употребительные в обоих наречиях», и «славенские, россиянам вразумительные и не весьма обветшалые». К посредственному, или среднему, штилю отнесены преимущественно слова, употребительные в русском языке — речения первого и третьего рода. Допустимо, по Ломоносову, использование в посредственном штиле «некоторых речений славенских в высоком штиле употребительных», однако «с великою осторожностию, чтобы слог не казался надутым». Можно употреблять в этом штиле и низкие, простонародные слова. Но в данном случае следует «остерегаться, чтобы не опуститься в подлость». Наконец, в последнем, низком штиле необходимо пользоваться преимущественно «речениями третьего рода», то есть словами живого русского языка, смешивая их с лексикой среднего штиля. «Простонародные, низкие слова» Ломоносов рекомендовал употреблять в этом штиле «по рассмотрению».

Строго регламентировав стилистику, Ломоносов четко соотнес с нею систему литературных жанров. Согласно его учению, в высоком штиле должны создаваться «героические поэмы, оды, прозаические речи о важных материях, которыми они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышаются». Средний штиль — это прежде всего драматургические произведения, «в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия». Допустимо, по Ломоносову, в данном случае и исключение из правила. По его мнению, трагедии, «где потребно изобразить геройство и высокие мысли», можно писать и высоким штилем. Из мелких стихотворных произведений к среднему штилю отнесены дружеские письма, сатиры, эклоги и элегии. Наконец, к сфере использования низкого штиля принадлежат комедии, увеселительные эпиграммы, песни — в поэзии; дружеские письма, описания обыкновенных дел — в прозе.

Теория трех штилей восходит к античным риторикам, членившим речь на разговорно-бытовую, высокую (ораторское искусство — в прозе; гимны, трагедии и т. д. — в поэзии) и деловую. Однако Ломоносов при создании теории руководствовался не искусственными схемами, а живой речевой практикой, состоянием и тенденцией развития языка в современную ему пору. Уже в то время ученый имел ясное представление о роли языка в процессе познания. Именно поэтому и в проблемы стилистики Ломоносов вносил философскую основу, так как для него было несомненно, что между языковыми средствами и объектом речи должно быть полное соответствие. «Мы учим здесь собирать слова, — писал он в «Риторике», явно резюмируя теорию «трех штилей», — которые не без разбору принимаются, но от идей, подлинные вещи или действия изображающих, происходят и как предложенной теме, так и самим себе некоторую взаимную принадлежность имеют». Ученый тем самым соотносил строго отобранные лексические средства с объектами, процессами и явлениями реальной действительности. Это фундаментальное положение Ломоносова, несмотря на ставшую теперь архаичной форму выражения, сохраняет свою актуальность и в наши дни.

Исходя из представления, что разум и слово есть хранители наших действий, огромное значение придавал Ломоносов грамматике, которая, по его мнению, «есть философское понятие всего человеческого слова». Говоря, что «тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики», Ломоносов и в разработку русской грамматики вносил гносеологический аспект, ибо он считал грамматику «первой предводительницей ко всем наукам». Ломоносов, таким образом, заложил философскую традицию в толковании грамматики. Указание крупнейшего русского лингвиста и литературоведа Александра Афанасьевича Потебни, что «вырванное из связи слово — мертво, не функционирует», имеет, по нашему мнению, фундамент в идеях, высказанных еще Ломоносовым. Грамматику и логику Ломоносов рассматривал в тесной связи, считая, что построение речи, периодов, предложений должно соответствовать логике суждений.

Ломоносов еще четко не разграничивает «представлений» и «понятий». Это отсутствие дифференциации во многом обусловливалось неразработанностью терминологии в тот период. Тем не менее он, придерживаясь принципов отражения в языке «вещей», «свойств вещей» и «деяний», создает стройное учение «о знаменательных частях человеческого слова», то есть о частях речи.

«Вещь иметь должна прежде всего свое бытие, потом деяния», — умозаключает Ломоносов. Отсюда вывод: «Вещей и деяний свойства и обстоятельства умножают наши понятия и названиями их речь распространяют». Иными словами, Ломоносов формулирует лингвистическое понятие предложений и на уровне логическом, видя в них органическое единство. «Сложение знаменательных частей слова, или речение, — пишет он в этой связи, — производит речи, полный разум в себе составляющие через снесение разных понятий». Различает ученый и понятия простые и сложные. Так, согласно его концепции, понятие ночи есть простое понятие, а, скажем, «ночью люди после работы отдыхают» — сложное, поскольку в нем выражен ряд явлений.

Выявил Ломоносов и закономерность развития процесса мышления от конкретно-предметного, присущего человечеству на первоначальной стадии существования, к отвлеченно-понятийному, абстрактному.

Большое значение придавал Ломоносов такому виду суждений, как гипотеза, отстаивая их право на существование. Они «дозволены в философских предметах и даже представляют собой единственный путь, которым величайшие люди дошли до открытия самых важных истин». Естественно, любая гипотеза для Ломоносова в конечном итоге должна подкрепляться доказательствами, иначе ее необходимо отвергнуть как ложную. Тем более важна для него система доказательств, когда речь заходит об установлении истин, уже в данный момент подвластных анализу, так как «доказательство есть рассуждение из натуры самой вещи или из ея обстоятельств взятое, в ея справедливости уверяющее».

Ломоносов пользовался сам и призывал других применять различные формы логики и теоретического мышления — индукцию (умозаключение от частных положений, фактов к общим выводом, обобщениям) и дедукцию (логический вывод частных положений из какой-либо общей мысли), анализ (то есть расчленение целого на составные элементы) и синтез (противоположный анализу метод изучения явления в его целостности, в единстве и взаимосвязи его частей), понятие и суждение. Индукция для него, например, нужна там, где «прежде предлагается о видах каждого рода или о частях целого подробну особливо, а потом целое или род представляется». Анализ и синтез Ломоносов призывал использовать в тесной связи, не отрывая их друг от друга, ибо «в сочетании с синтезом анализ придает ему немало веса и много приобретает сам». Комплексный подход Ломоносова к различным методам познания выгодно отличал его от современников, находившихся по большей части в плену метафизической идеи разрыва и противопоставления индукции и дедукции, анализа и синтеза.

Таким образом, Ломоносов владел всем арсеналом средств теоретического мышления и логики, являлся автором оригинальной теории познания. Отсюда все его научные достижения и открытия.

 

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.