Николай Коперник родился 19 февраля 1473 г. в городе Торунь (или Торн); то был тогда важный торговый центр, через который по Висле шли товары из Западной Европы в Венгрию и Польшу. Сюда, в Торунь, около 1450 г. переселился из Кракова отец Коперника. Про него известно, что в Торуни он достиг известного положения в торговых кругах, бывал избираем и в почетные судьи; здесь же он женился, взяв жену из богатого старинного местного рода. Когда он умер, младшему из четырех детей, Николаю, едва пошел десятый год. Тогда забота о всей семье переходит в жесткие руки их дяди со стороны матери. То была личность значительная: в молодости он прошел высшие науки в Кракове, в университете Ягеллонов, затем закончил свое образование за Альпами, в знаменитейшем Болонском университете. Теперь на родине, приняв духовное звание, он шел вверх по служебной лестнице уверенно и спокойно; десять лет состоял он каноником Фромборкского собора, а затем вступил на Вармийскую кафедру, будучи возведен в сан епископа Эрменландского (1489) — нелегкий пост в те тяжелые времена, когда непрочен был и самый мир на землях Вармийского диоцеза.
Но как ни интересна политическая линия этого сурового человека (который несколько лет спустя предлагал Ордену оставить Пруссию и перебраться в Подолию, чтобы оттуда вести войну с «неверными», с турками), мы следить за ней не будем. Гораздо важнее, что само утверждение Луки Ваченроде (таково было его имя) фромборкским епископом уже предопределяет судьбу семьи Коперника, которую он опекает. В частности, в отношении обоих братьев, старшего Андрея и младшего Николая,— почему бы и им не пойти теперь по стопам их могущественного дяди, не изучить высшей науки и не войти в Фромборкский капитул, где к тому же, он сам мог бы иметь от них прямую помощь? Все это естественно и понятно; и на этот путь вступает Николай Коперник, когда на девятнадцатом году жизни отправляется из Торуни в Краков, в польскую столицу, и здесь имматрикулируется в университете летом 1491 г.
В те годы Краковский университет — хотя он один из младших университетов Европы — уже создал себе прочную славу; студенты прибывали сюда из разных стран Европы; все они говорили по-латыни, преподавание велось по латыни, так что национальность студента в его обучении не играла роли. Науки изучались в Кракове по средневековой классической схеме «семипутья» — trivium et quadrivium; математика и астрономия здесь стояли высоко. Астрономию читал выдающийся лектор Альберт Блар из Брудзева, обычно называемый Брудзевским.
Но, прежде всего, что представляло собой преподавание астрономии в последние десятилетия XV в.? То были годы расцвета гуманизма, когда античная культура, а вместе с ней и высокая астрономическая наука греков, как бы пробуждаясь от долгого сна, начинали вновь овладевать умами. Надо помнить, что астрономическим знанием мысль средневековой Европы питалась только через вторые руки: лишь арабские ученые, придворные мудрецы могущественных халифов в Багдаде, Каире и затем в Кордове, имели в свое время доступ к сокровищам древней науки; так, они переводили и комментировали величайшего астронома Греции — Клавдия Птолемея Александрийца. Эти арабские трактаты в тяжеловесных переводах на латынь и составляли тот довольно мутный источник, из которого черпала свои знания Европа. Так возник, например, в XIII в. учебник астрономии, написанный английским монахом Голивудом (латинизированное имя его Сакрабоско) для нужд преподавания в Парижском университете. Поколения питались этой книгой, ее держал в руках Леонардо да Винчи, о ней еще говорят при Галилее.
Однако теперь, в последние десятилетия XV в., преподавание смогло придвинуться несколько ближе к Птолемею. Этим наука обязана двум энтузиастам, двум замечательным астрономам венской школы: Пурбаху и его ученику Региомонтану (умершим в расцвете творческих сил). Региомонтан был, вероятно, первым астрономом Европы, державшим в руках древнегреческие кодексы (манускрипты) Птолемея. Он знакомится с ними в библиотеке знаменитого гуманиста кардинала Бессариона, грека родом; он изучает греческий язык, чтобы читать, переводить и комментировать «Большой синтаксис астрономии», тот знаменитый трактат Птолемея, который со времен арабов получил название «Альмагеста». Пурбах составляет «Новые теории планет» — «Theoriae Novae Planetarum», которые (одна из первопечатных книг) изданы в 1472 г. Региомонтаном. В них излагается содержание теорий Птолемея: определение орбит Солнца, Луны и планет, а равно и методы основных наблюдений. Появление этой книги знаменует начало возрождения точной астрономической науки в Европе; на то время, пока еще будет держаться система Птолемея, учебник Пурбаха остается классическим руководством для университетов Европы. По нему-то и ведет в Кракове преподавание Брудзевский; но он и сам идет несколько дальше Пурбаха и составляет к нему комментарий (изданный в Милане в 1495 г.).
Таким образом, не может подлежать сомнению, что Коперник изучает астрономию там, где она едва ли не лучше всего преподавалась в Европе к концу XV в. Отсюда он уносит — и это на всю жизнь — глубокое уважение к тому важнейшему запасу наблюдений, который нам оставили древние, к строгости и глубине методов, которые они применяли. Этому мы имеем ряд доказательств; когда через много лет (в 1537 г.) появится перевод одного арабского трактата, автор которого не скупится на нападки и критику Птолемея, Коперник на титульном листе, под фамилией автора, напишет: «...egregii calumniatoris Ptolemaei» («... крупного клеветника на Птолемея»). Из другого источника мы знаем, что Коперник говорил: «Я направляю стрелы в ту же цель и тем же методом, что и Птолемей, хотя лук и стрелы, которыми он пользовался, сделаны из совершенно иного материала». Все эти высказывания великого реформатора астрономии, число которых можно было бы значительно умножить, важны и значительны; и позволительно думать, что именно в молодые годы, у Брудзевского, он впитал эти мысли.
Однако преподавание в Кракове при всей его высоте страдало одним несомненным недостатком: греческий язык здесь в те годы не преподавался, и потому самостоятельный подход к науке, к философии и поэзии Эллады для студентов был закрыт совершенно. А между тем здесь несомненно было известно, что его изучал Региомонтан (как мы уже упоминали), и могло быть также известно, что еще примерно за полвека до него некто Георгий Трапезундский, имя которого связано с первым, но неудачным переводом Птолемея непосредственно с греческого на латынь, еще около 1420 г. начал в Венеции преподавать греческий язык при невиданном стечении любопытных. Таким образом, в этом отношении Краков не мог дать того, что составляло как бы самую соль культуры Ренессанса, и университет Ягеллонов не мог удовлетворить своих передовых студентов.
Сколько лет обучался Коперник в Кракове, в точности неизвестно; нет также сведений о том, что он получил здесь докторскую степень; во всяком случае, он оставался здесь три года, так как трехлетнее обучение в университете было необходимым условием для получения звания каноника. Этому условию он несомненно удовлетворял, когда вернулся из Кракова на родину, так как уже через два-три года после этого его дядя и покровитель делает попытку провести его в каноники собственной епархии, т. е. в члены капитула Фромборкского собора. Однако эта попытка не удается; Коперник не получил утверждения в Риме. И тогда, как некогда его дядя, он уезжает за Альпы, и с января 1497 г. он — студент Болонского университета; здесь он записывается в германское землячество (Natio Germanorum), так же как это ранее сделал его дядя; члены этого землячества могли изучать только правовые дисциплины. И действительно, не может быть сомнений, что Коперник был отправлен в Болонью именно с тем, чтобы изучать церковное право.
На деле вышло иначе. Впоследствии единственный прямой ученик Коперника, Ретик, писал в своем знаменитом «Первом повествовании» (1540): «Мой учитель с величайшей тщательностью вел астрономические наблюдения в Болонье, где он был не столько учеником, сколько помощником и свидетелем при наблюдениях ученейшего Доменико Мария». Мы не будем останавливаться на личности этого болонского астронома, не будем подчеркивать, что стиль Ретика отличается несколько возвышенным тоном; ясно одно, что семена, брошенные в Кракове Брудзевским, упали на благодатную почву; кстати, первое из тех двадцати семи собственных наблюдений, на которые ссылается Коперник в книге «Об обращении небесных сфер», было действительно сделано им в Болонье 9 марта 1497 г. (покрытие Альдебарана Луной). Но несомненно, что Болонья дала ему сверх того еще много в смысле общей гуманистической культуры: знание греческого, чтение в подлинниках Платона, Аристотеля и древних поэтов, словом, всю ту замечательную эрудицию в классической литературе, которой Коперник потом блистал в своей книге.
В те же годы далеко, на родине, в его личной судьбе происходит важнейшее событие. Упорный епископ добивается в 1497 г. избрания и утверждения Николая Коперника каноником Фромборкского собора с трехлетним отпуском в Италию; все это выполняется заочно, в отсутствие Коперника; по доверенности же он начинает получать и первые «пребенды». Теперь он обеспечен, теперь перед ним, этим баловнем судьбы, никогда не знавшим заботы о хлебе, на всю жизнь открыты спокойные горизонты.
Из Болоньи, где он также не получил никакого диплома, Коперник на короткий срок в 1500 г. переезжает в Рим. Что в том удивительного? Кто из эрудитов Европы мог не знать, что как раз в середине XV в. папа Николай V, один из лучших носителей тиары, не щадя средств, скупал в Византии греческие манускрипты, полагая тем начало знаменитейшей библиотеке Ватикана? Кто из католиков мог не знать, что годы 1300, 1400, 1500 были у римской церкви годами юбилеев (из которых первый описан в бессмертных стихах Данте)1, когда к собору св. Петра стекались толпы верующих за щедрыми индульгенциями и к торжествам великим? Наконец, разве мог не знать астроном, что в Риме, в этом диковинном пантеоне Агриппы, похоронен Региомонтан, умерший там на сороковом году, — одни говорили — от чумы, другие — от злобной мести сыновей того самого Георгия Трапезундского, который так неудачно, если не сказать недобросовестно, переводил Птолемея.
Итак, Коперник в Риме; и тот же ученик его, Ретик, сообщает, что здесь в 1500 г., «будучи приблизительно двадцати семи лет от роду, мой учитель читал математику перед широкой аудиторией студентов и перед множеством замечательных людей, знатоков в этой науке». Однако это маловероятно: молодой человек, не имевший никакого диплома, едва ли мог читать открытый курс в папской столице.
В том же 1500 г. кончался трехлетний отпуск Коперника от его капитула; и в 1501 г. он появляется в Фромборке вместе с братом (который к тому времени тоже был уже фромборкским каноником и в свое время присоединился к Николаю в Болонье); однако появляются они не надолго и, как это ни странно, с тем, чтобы просить о новом отпуске для завершения образования. Над такой просьбой члены капитула должны были задуматься: не слишком ли долгий отпуск для учения каноников, даже если они и племянники епископа? Однако Николай Коперник заверяет, что теперь он будет изучать медицину, с тем, чтобы потом врачевать и самого епископа, и каноников, и их домочадцев. Отпуск дается; Коперник уезжает, и в 1503 г., тридцати лет от роду, он снова за Альпами, на этот раз в Падуе, как слушатель университета, в котором через девяносто лет раздалось с кафедры могучее слово Галилея.
Падуанский университет, или, как тогда его называли, Gymnasium Patavinum, был знаменит по двум направлениям: по медицине и по философии. Медицинское образование здесь в общем основывалось на трактатах знаменитого арабского врача и философа Авиценны. Курс разделялся на несколько частей; в третьей из них, например, излагались отдельные болезни, сначала «от головы до сердца», а затем «от сердца и ниже»; по этим-то мудреным трактатам Коперник достиг в медицинских науках такого искусства, что впоследствии считался на родине, как говорит Гассенди, его первый биограф, «вторым Эскулапом».
Не менее существенным считалось в Падуе и преподавание философии: тут излагали и комментировали Платона и Аристотеля, последнего порой чисто схоластически, порой несколько более свободно (Помпонацци), призывая к тщательному и неограниченному изучению природы. Большое значение имел также арабский комментатор Аристотеля и его фанатический поклонник, знаменитый Аверроэс из Кордовы, про которого Данте сказал: «che il gran commento feo» (тот, кто составил большой комментарий). Эти комментарии были тем более любопытны для астронома, что Аверроэс отрицал какое бы то ни было значение за построениями Птолемея, звал назад, к Аристотелю, к той системе концентрических сфер, равномерно вращающихся вокруг Земли с различными скоростями, в различных направлениях и под разными углами, с помощью которой философы школы Аристотеля считали возможным воспроизвести, или, как тогда говорили, «спасти», видимые движения планет. О великих трудностях, которые отсюда возникали для астрономической науки, несомненно слышал Коперник, когда был падуанским студентом. Кстати сказать, еще на долгие десятилетия Падуя оставалась твердыней аристотельянства и аверроизма, и как раз здесь во времена Галилея, на пороге XVII в., преподавал последний аристотельянец Европы Чезаре Кремонини.
Каких-либо документов, относящихся к пребыванию Коперника в Падуе, не сохранилось. Но довольно неожиданно в конце минувшего века был найден нотариальный диплом, который Коперник получил в университете города Феррары 31 мая 1503 г.; почему он избрал именно Феррару для получения докторского берета, неизвестно. Как сказано в дипломе, он выдан «почтенному и ученейшему мужу Николаю Копернику из Пруссии, канонику Вармийскому и схоластику при церкви св. Креста в Братиславе, который обучался в Болонье и Падуе и утверждается в каноническом праве, при отсутствии чьих-либо возражений, и возводится в докторскую степень».
После этого утверждения Коперник оставался в Падуе еще два или три года (хотя срок второго отпуска кончался в 1503 г.), и только через девять лет после первого отбытия в Италию он возвращается в родные земли. 
За долгое пребывание за Альпами Коперник овладел, как мы видим, различными ветвями теоретической и практической науки: он церковный законник, он астроном, он медик, в известной мере и философ; он гуманист; ему не чуждо изобразительное искусство; по словам Гассенди, он даже написал, глядя в зеркало, свой портрет2; так осуществляет он тот идеал многогранно образованной личности, который столь характерен для культуры Возрождения. К тому же он достигает всего этого как раз в те годы, когда самое познание мира, и прежде всего познание Земли, начинает столь быстро и значительно расширяться; одно за другим приходят известия об удивительных открытиях мореплавателей. И впоследствии Коперник мог вернуться к воспоминаниям краковских и итальянских лет, говоря в своей книге об антиподах, что вопрос о них станет еще ясней, «если... прибавить сюда еще острова, которые в наше время открыты под владением Испании и Португалии, и прежде всего Америку, которую называют так по имени открывшего ее капитана корабля и которую по ее величине принимают за второй материк».
Так, когда Коперник заканчивает долголетнее впитывание разнообразных культур, мир уже не тот, или уже не совсем тот, каким он представлялся в те годы, когда Коперник в Кракове начинал слушать Брудзевского.
Добавить комментарий