3.

В кругу всех этих ярких и темпераментных личностей XVIII столетия, — но как бы на некотором расстоянии от них, при шуме их споров и игре тщеславия и страстей, но совершенно чуждый им, — провел Клеро свою не очень долгую жизнь. Его биография во многом отлична от жизнеописания выдающихся людей той эпохи. Имена сильных мира того — Фридриха, или Екатерины, или маркизы Помпадур — в этой биографии, в отличие от биографий близких ему Вольтера, Даламбера, Дидро, — не встречаются вовсе. Излагать ее — значит представить картину его детства и после этого сразу перейти к перечню его работ1.

Алексис Клод Клеро родился 13 мая 1713 г. в Париже, в семье Жана Батиста Клеро, преподавателя математики и члена Берлинской академии наук, — вторым в семье, насчитывавшей всего 21 ребенка. Преждевременность его математического развития производит теперь странное и необычайное впечатление. Он выучился алфавиту по чертежам в «Элементах» Евклида; к девяти годам свободно читал книги де Лопиталя по коническим сечениям и по анализу бесконечно малых; на тринадцатом году написал свой первый мемуар. «Его отец, — читаем мы в его биографии, — представил своего сына Академии, чтобы он прочел там свою работу; но она настолько мало соответствовала его возрасту, что возникло сомнение, может ли она действительно ему принадлежать; и только тогда, когда по вопросам, ему предложенным, академики убедились, что он может представить и работы еще более сложные, он получил от ученой коллегии похвалы, им заслуженные; в особенности же аббат Рейно, который тогда присутствовал, не мог удержать слез радости при виде ребенка, достойного уже войти в круг самых замечательных людей»2.

Таково было единственное в своем роде начало. Затем, через три года, пережив довольно тяжелую болезнь, Клеро представил Академии в 1729 г. свой знаменитый мемуар «Исследования о кривых двоякой кривизны», которым он положил начала дифференциальной геометрии пространственных кривых; и мы читаем у его биографа: «Академия вынесла решение, чтобы мемуар был возможно скорее напечатан, вместе с почетным удостоверением, которым она его удостоила и в котором особенно отмечены были те предосторожности, которые приняла Академия с целью убедиться, что автору его едва минуло 16 лет, когда он представил книгу, которую почитали бы честью для себя самые знаменитые геометры»3.

Естественно, что после этой работы Академия стремится привлечь необычайного юношу в свои ряды. Но по регламенту адъюнкты Академии не могли быть моложе двадцати лет. Поэтому через графа де Морепа возбуждают ходатайство перед Людовиком XV о специальном разрешении для Клеро (dispense d'âge); король медлит некоторое время, но когда Клеро достигает 18 лет, утверждает его (14 июля 1731 г.) адъюнктом по механике; три кандидата старше Клеро (среди них — Буге) отклоняются. Этот случай остался единственным в своем роде за всю историю Парижской королевской академии наук, т. е. с 1666 по 1792 г.4

Вскоре после этой решающей даты Клеро вместе с Мопертюи, который пожелал его сопровождать, отправляются в Базель, к знаменитейшему тогда среди математиков старшего поколения Европы Иоганну Бернулли, учителю Леонарда Эйлера. Сколько времени они там остаются — неизвестно, но биограф Клеро говорит, что ему «не пришлось сожалеть об этом путешествии как по тому количеству знаний, которые он извлек, так и в силу тех дружественных отношений, которые у него завязались с Бернулли и его почтенным семейством»5.

По возвращении из Базеля в Париж Клеро и Мопертюи попадают в самый разгар споров о фигуре Земли; готовилась перуанская экспедиция, а Мопертюи, как мы уже знаем, задумал свой собственный проект. Для того чтобы подготовить своего молодого, но уже знаменитого друга к предстоящим астрономическим работам, Мопертюи увез его далеко от города, в Мон-Валерьен, который тогда был деревушкой, а значительно позднее одним из фортов внешней обороны Парижа. Теперь опять мы предоставим слово современнику и биографу Клеро.

«Удаление от Парижа все же не поставило его под защиту от посещений; знаменитая маркиза дю Шатле решила обучиться математике у Клеро и она часто верхом приезжала в Мон-Валерьен, и именно для этой дамы он составил ту книгу об «Элементах геометрии», которую он опубликовал затем в 1741 г.»

Но не ошибся ли здесь старинный биограф? Не предназначались ли записки об «Элементах геометрии» для сына маркизы6 того самого, для которого она сама составила «Основы физики» в духе лейбницианской философии? Или вообще современному биографу нет оснований дольше останавливаться на этой странице, чем того требует сообщение о встречах в Мон-Валерьен?

Проходит еще год-другой. Клеро участвует в лапландской экспедиции; по возвращении ему назначается от короля пенсия в 1000 ливров; и меньше чем через год король утверждает его, по представлению Академии, в звании пенсионера, т. е. действительного члена Академии по механике. Ему теперь около 25 лет7.

На этом его фактическая биография закончена; все дальнейшее было бы сплошным перечнем его работ. Но на изучении его творчества в целом мы здесь не можем останавливаться; заметим только, что оно довольно многообразно и, помимо общих проблем анализа, геометрии, механики, содержит обширные разделы по теории движения Луны и Земли и ее фигуры, по теории кометы Галлея, по прикладным темам (теория аберрации, ахроматические объективы, маневрирование кораблей). В ряде вопросов геометрии, анализа, небесной механики Клеро является основоположником и создателем великих ценностей8.

Особенно замечательна — помимо книги о «Теории фигуры Земли» — его теория движения Луны, где он первый разъяснил загадку с движением лунного перигея, так волновавшую астрономов XVIII в.9; и его работы по движению кометы Галлея, где он первый применил «численные методы» (так называемые механические квадратуры) для вычисления возмущений кометы от Юпитера и Сатурна и показал, что действие этих планет замедляет ее оборот (1682 — 1758) по сравнению с предыдущим (1607 — 1682) на 618 дней; соответственно этому 14 ноября 1758 г. Клеро сообщил в Академии, что комета будет в перигелии 13 апреля 1759 г. По наблюдениям же, комета Галлея, появление которой было, таким образом, за всю историю человечества впервые предвычислено, прошла через перигелий 13 марта 1759 г.; ошибка вычисления составила 31 день10. Но впоследствии Клеро улучшил свои вычисления и довел расхождение до 19 дней, что можно было, действительно, считать великим торжеством вычислительной астрономии, произведшим яркое впечатление на всех, кто только видел тогда комету Галлея или хотя бы слышал про нее.

Так, в тиши своей комнаты, этот спокойный и, как мы читаем, всегда любезный человек и приятный собеседник шел от одного триумфа к другому. Его слава росла; советскому читателю будет интересно узнать, что две его работы получили премии Петербургской академии наук и напечатаны на французском языке в Петербурге; то были:

1) «Théorie de la Lune, déduite du seul principe de l′at-traction, reciproquement proportionelle aux carres des distances» («Теория движения Луны, выведенная единственно из начала притяжения, обратно пропорционального квадратам расстояний»).

Работа получила в 1751 г. премию по теме, объявленной еще в 1750 г. «Дело» об этой премии хранится и по сей день в архиве Академии; в нем имеется подлинная рукопись Клеро и отзывы Гольдбаха, Эйлера и Гейнзиуса. Эйлер, выяснив подробно достоинства работы, писал в заключении (по-латыни): «По этим причинам эту диссертацию не только нужно считать достойной высшей награды, но через нее и слава знаменитейшей Академии возрастает не незначительно, так как, предложив вопросы столь трудные, она привела к ясности положения самые скрытые».

Премированная работа Клеро напечатана в Петербурге в 1752 г. Похвальную речь по случаю присуждения премии держал Никита Попов, назначенный профессором астрономии  в  1751 г.11

2) Вторая премированная работа была «Recherches sur la cométe des années 1531, 1607, 1682 et 1759 pour servir de supplément à la thése, par laquelle on avait annoncé le temps du retour de cette cométe» («Изыскания о комете 1531, 1607, 1682 и 1759 гг., служащие продолжением работы, в которой было назначено время возвращения этой кометы»).

Премия по этой теме, объявленной в 1761 г., была присуждена в сентябре 1762 г.; именно здесь Клеро определил момент прохождения кометы Галлея через перигелий с точностью до 19 дней, — что обычно забывают в истории астрономии, где принято говорить об «ошибке Клеро на 1 месяц».

Если бы список дошедших до нас работ Клеро был ограничен этими двумя премированными в стенах Петербургской академии работами и его «Теорией фигуры Земли», то уже этого было бы достаточно, чтобы мы ценили в нем того геометра, который в период, промежуточный между Ньютоном и Лапласом, больше чем кто-либо сделал для утверждения закона всемирного тяготения в его величайших глубинах и, следовательно, для развития динамической астрономии; равной этим трем работам в истории механики и астрономии мы могли бы в эту эпоху считать только «Трактат по динамике» и «Теорию предварения равноденствий» Даламбера12.

В промежуток между двумя премиями Петербургской академии Клеро был избран ее членом13, и в фондах Архива АН СССР сохраняется его благодарственное письмо (от 16 июня 1755 г.), отправленное при получении диплома президенту Академии графу Разумовскому.

Мы только что упомянули рядом имена Клеро и Даламбера. Действительно, для историка науки они идут «плечом к плечу»; но для биографа их разделяет пропасть: недружелюбие, доходившее, как говорят иные, до ненависти со стороны Даламбера, отравляло долгие годы жизни Клеро. Не было ни одной теории, предложенной Клеро, против которой Даламбер не возражал бы, и притом, — как говорит Монтюкла, — «с той мелочностью и с той особенной аффектацией, за которыми скрывается по меньшей мере желание обесценить»14.

В немногих случаях (об одном из них мы узнаем ниже) Даламбер был прав; но в большинстве — бессмысленно придирчив. Мы видели, например, что Клеро предвычислил возвращение кометы Галлея к перигелию с ошибкой в 1 месяц. Какова относительная погрешность этого вычисления? Большинство астрономов считали, что это один месяц, взятый по отношению к 76 годам обращения кометы, т. е. приблизительно 1 : 9000. Даламбер возражал. «Клеро, — говорил он, — вычислял не самый период, а его возмущения; он нашел величину этого возмущения в 600 дней; и раз он ошибся при этом на 30 дней, то относительная ошибка его вычисления есть 1/20»15. Разумеется, все это ненужная и злая игра слов. Но так повторялось много раз, и длинный ряд страниц в «Journal des Savants» за годы 1758 — 1762 заполнен полемикой этих замечательных людей; здесь несомненно сказалась особенная властность и страстность натуры знаменитого участника движения энциклопедистов16.

Эта прискорбная полемика затихла после 1762 г., когда Клеро, как бы собрав все силы, опубликовал статью «Размышления о разногласиях между Даламбером и мной»17, где отвечал на критику и в отношении кометы Галлея и по теории Луны.

Вскоре после этого Клеро в полном расцвете сил, в возрасте 52 лет, скончался от какой-то острой и скоротечной болезни; по описанию, возможно, от тифа. Это произошло 17 мая 1765 г.

Слово его памяти в Академии в том же году произнес, как уже упоминали, геометр Фонтен; он был другом и Даламбера, и Клеро. Но сам Даламбер, который в обеих академиях, во Французской и в Академии наук, говорил десятки речей, посвященных памяти довольно бледных членов обеих этих коллегий, на этот раз не нашел ни слова, чтобы почтить память своего ближайшего и знаменитого собрата...

Пенсия Клеро по секции механики в том же 1765 г., но не без задержки, перешла, по праву, к Даламберу; он получал ее еще 18 лет и много раз возвращался в своих работах к критике теорий и результатов Клеро.

Ученик Клеро, Бальи, горько переживал внезапную утрату; впоследствии он писал:

«Главной заслугой Клеро был его талант к приложениям. Несмотря на его гений, он не останавливался перед деталями. Он считал, что истина, практически важная, заслуживает предпочтения перед теми, которые остаются погребенными в десятках страниц аналитических выкладок; поэтому он создал одни лишь полезные вещи. Его имя было известно, всюду превозносилось; его будут повторять в веках»18.

• 1. Биографические материалы довольно скудны; первое место занимает «Речь памяти Клеро» (Eloge de Clairaut), анонимная, но, как известно по другим источникам, составленная академиком математиком Фонтэном (Fontaine) напечатана в Hist, de l'Académ. R. des Sc. de Paris, 1765, p. 144 — 159; статья Дидро у Grimm, Correspondance littéraire. Биография Клеро в Biographie universelle (Michaud) составлена Lacroix (v. VIII, p. 322). Из более новых работ: J. Bertrand. Clairaut, sa vie et ses oeuvres (Éloges académiques, Nouv. s., p. 231 — 261). Имеется одно письмо Вольтера к Клеро от 1759 г. (Oeuvres..., v. XII, р. 24) и несколько писем Вольтера, в которых говорится о нем: к Даламберу (v. XII, р. 630) и к Варенну (v. XI, р. 575). В Архиве Академии наук СССР хранятся несколько писем Клеро к Эйлеру, к профессору Гришову и секретарю Миллеру; имеется также и вся переписка, связанная с присуждением ему премии в 1751 г. за работу по теории движения Луны.
• 2. Éloge..., р. 148. В этом мемуаре Клеро идет речь о четырех кривых четвертого порядка, типа x⁴ = а²(х²+y²), x⁴ + x ²у² = a² и т. д. и их свойства исследуются с помощью анализа. Упоминание о докладе этой работы см. в Hist. Acad. R. Sc., Paris. 1726 (éd. 1753), p. 45. Там сказано следующее: «Этому автору было тогда всего 12 лет и 8 месяцев. В прежнее время подобное произведение сделало бы честь самым искусным геометрам, а теперь надо поделить хвалу между превосходством новых методов и изумительным гением ребенка». Сама работа напечатана позднее в Miscellanea Berlinensia, v. IV, p. 143 — 152 (Berlin, 1734). См.: M. Cantor. Vorlesung. üb. die Geschichte d. Math., Bd. III, S. 779 (1901).
• 3. Éloge..., p. 150. Эта работа напечатана в 1731 г. отдельной книгой под названием «Recherches sur les courbes a double courbure» (113 p.). Оригинала ее нам видеть не удалось; у М. Cantor'a (loc. cit., 779 — 784) имеется весьма подробный ее анализ, который заканчивается словами: «Читатель вместе с нами присоединяется к тем восторженным похвалам, которые имеются в отзыве академика Прива-де-Мольера» (напечатанном в предисловии к изданию 1731 г.).
• 4. Здесь уместно остановиться на составе Академии. В нее входили 12 почетных членов; то были, вообще говоря, вельможи, интересовавшиеся науками; затем 20 членов-пенсионеров (они одни получали пожетонное вознаграждение, носили черные мантии и парики); пенсионеры составляли основное рабочее ядро Академии, среди них было по три геометра, астронома, механика, анатома, химика и ботаника, секретарь и казначей. Следующую группу составляли двадцать associés («присоединенных»), а именно по два на каждую из указанных шести секций, и восемь иностранцев, которые могли избирать ученую специальность по усмотрению; к ним, несколько позднее, были прибавлены еще 4 associés libres. Наконец, третью группу составляли 12 адъюнктов (adjoints), по два на каждую дисциплину. Про них в регламенте 1715 г. сказано: «Адъюнкты должны иметь жительство в Париже; они пользуются совещательным голосом только по научным вопросам; они могут занимать места между associés, когда пустые места окажутся; если же таковых не будет, они разместятся, без различия, на местах, которые им будут указаны». Президент Академии и его заместитель назначались королем из числа почетных членов, секретарь и казначей избирались пожизненно из числа пенсионеров. Весьма красочное и любопытное описание заседаний и состава Парижской академии в несколько более позднюю эпоху можно найти в письме астронома Лекселя к И. А. Эйлеру, непременному секретарю Петербургской академии, от 7 января 1781 г. (См. «Ученая корреспонденция Академии наук XVIII в.». Изд-во АН СССР, 1937, стр. 490 — 500) и в специальных книгах: Е. Maindron. L'Académie des Sciences. Paris, 1888 (стр. 18 — основной регламент 1699 г., стр. 46 — 47 — регламент 1715 г.); Maury. Les académies d'autrefois,  v. I.  Paris,   1864.
• 5. Éloge..., p. 151. — Иоганн Бернулли (1667 — 1748) с 1705 г. занимал в Базельском университете кафедру математики, вакантную после смерти его старшего брата Якова Бернулли. О том влиянии, которое он имел на математиков XVIII в., видно из первых фраз речи Даламбера, посвященной его памяти (D'Alembert. Oeuvres, v. III, Éloge de Bernoulli, p. 338 — 360): «Я знал Бернулли только по его трудам, и я обязан ему почти полностью теми немногими успехами, которые я сделал в математике»; там же (стр. 359) упоминается о поездке к Бернулли Клеро и Мопертюи. В русском переводе имеются «Избранные сочинения по механике» И. Бернулли (изд.  1937 г.).
• 6. Так, по крайней мере, следует из Предисловия издателей к переводу ньютоновых «Начал» (Avertissements, p. II). «Элементы геометрии» Клеро представляют собой замечательное педагогическое сочинение, имевшее немалое значение в системе элементарного образования во Франции.
• 7. Степень associé Клеро получил еще в 1733 г., двадцати лет; см.: Éloge..., р. 153.
• 8. Как хорошо известно, некоторые теоремы Клеро приводятся под его именем в курсах теории дифференциальных уравнений и теоретической механики; но от многих данных им формул его имя теперь отпало: таковы, например, выражения проекций ускорения в плоском движении на радиус-вектор и на перпендикуляр к нему, которые Клеро вывел на первых страницах своей «Теории Луны». Весьма интересны также его «Eléments d'Algébre» (1749); в истории алгебры они занимают промежуточное положение между «Arithmetica Universalis» Ньютона (1707) и «Anleitung zur Algebra» Эйлера (1768).
• 9. Об этих работах Клеро мы имели случай говорить детально в статье «Закон всемирного тяготения и теория движения Луны» (см. сборник «Исаак Ньютон». Изд-во АН СССР, 1943, стр. 192 — 202).
• 10. В этих достопамятных работах Клеро имел помощниками: молодого тогда Ж. Лаланда (Jerôme Lalande, 1732 — 1807), который впоследствии создал себе имя ведущего астронома — вычислителя и наблюдателя во Франции в конце XVIII в., и кроме него, одну из первых женщин, избравших делом своей жизни астрономические вычисления: то была г-жа Николь Лепот (Nicole Lepaute, 1723 — 1788), жена знаменитого тогда конструктора и теоретика часовых механизмов (Jean Lepaute l'ainé, 1709 — 1788). Про нее сказано (см. «Biographie universelle»): «она была другом Клеро и Лаланда и сообщала им результаты своих работ, и они находили удовольствие их поощрять». Однако в печати Клеро никогда не упоминал о помощи ему этой ученой женщины.
• 11. Н. Попов. Речь о новых изобретениях в лунной теории (7 сентября 1752 г.). После этой премии Клеро стремился укрепить связи с Петербургской академией; так, по поводу проекта установки на обсерватории Академии (в башне над Кунсткамерой) большого стенного квадранта Клеро писал в Петербург 1 октября 1752 г. профессору Гришову: «Если Вы придете к мысли, что я мог бы быть полезен Вам моими исследованиями, укажите мне, что именно Вам наиболее важно, и я с великим удовольствием возьмусь за работу, требуемую для этого, так как никто не желает развития этой области астрономии сильнее, чем я» (имеются в виду наблюдения Луны и их сравнение с теорией ее движения).
• 12. D'Alembert. Recherches sur la précession des équinoxes et sur la nutation de l'axe terrestre dans le systéme Newtonien. Paris, 1749.
• 13. В конце протокола Конференции Петербургской академии от 8 июля 1754 г. значится (по-латыни): «Решено присоединить к сему из Франции Клеро и Кондамина, из Швеции — Линнея». Протокол подписали: Готфрид Миллер (секретарь с 1730 г.), Михайло Ломоносов, Степан Крашенинников (профессор ботаники и натуральной истории с 1750 г.), М. Клейнфельд (адъюнкт анатомии с 1748 г.). Очевидно, вопрос был подготовлен и проведен Ломоносовым.
• 14. J. F. Montuela. Hist, des Mathém., v. IV, p. 72. Неприязненные отношения между ними начались, можно думать, еще в самом начале их академической карьеры. Так, во втором издании «Трактата по динамике» Даламбер, приступая к изложению своего нового принципа, счел нужным и тактичным сделать примечание, в котором сказано: «В тот самый день, когда я начал чтение моего мемуара, что было к концу 1742 г., г-н Клеро представил свой мемуар, носивший название: «О некоторых общих началах, облегчающих решение большого числа задач динамики». Эта работа, опубликованная в томе мемуаров Академии за 1742 г., была прочтена после моей; к тому же, она не имеет ничего с ней общего» (D'Alembert. Traité de Dynamique, éd. 1758, p. 72). Такое же столкновение произошло в стенах Парижской академии 15 ноября 1747 г., когда Клеро и Даламбер одновременно представили свои мемуары о задаче трех тел.
• 15. Даламбер написал на эту тему особый мемуар: «Réflexions sur la cométe de 1682 et 1759» (Opusc. Mathem., v. II, p. 218 — 138 (1761)).
• 16. В переписке Эйлера и Лагранжа имеется весьма любопытная и, по-видимому, правильная характеристика Даламбера. Эйлер пишет Лагранжу (16 февраля 1765 г.): «Г-н Даламбер сделал мне множество возражений по этому вопросу [теории колебаний струн]; но, признаюсь, я не нахожу их достаточно сильными, чтобы опровергнуть ваше решение. Этот высокий гений, как мне кажется, слишком склонен уничтожать все то, что сделано не им самим...» и далее: «г-н Даламбер повсюду проявляет великое стремление сделать сомнительным все то, что утверждали другие, но он никогда не потерпит, чтобы такие же возражения были сделаны против его исследований» (Oeuvres de Lagrange, v. XIV, p. 205, 206). См. также характеристику Даламбера в вышеупомянутом письме Лекселя («Ученая корреспонденция XVIII в.», стр. 503). С другой стороны, в этом раздражении Даламбера могла иметь значение трудность его академической карьеры: принятый в адъюнкты в 1741 г., он был как бы забыт французским правительством, и только в 1756 г. получил звание «сверхштатного пенсионера» (pensionnaire surnuméraire). Пенсию (в 1200 ливров) он получал только от Фридриха II. Об этом странном и несомненно обидном положении общепризнанного ученого, математика и литератора (с 1762 г. Даламбер был избран и членом Французской академии) многократно говорится в переписке Вольтера и Даламбера (см. особенно его письмо к Вольтеру от 30 июня 1765 г. — Oeuvres de Voltaire, éd. Didot, v. X, p. 630). Однако здесь же уместно отметить, что для следующего поколения именно за Даламбером сохранился ореол первого математика Франции в XVIII в. Так, в 1807 г. Наполеон передал Национальному институту (т. е. реорганизованной Академии) свое повеление о том, чтобы «в залах заседаний Института была поставлена статуя Даламбера — того французского математика, который больше всех содействовал развитию этой первой из наук» (см. Е. Maindron, op. cit., p. 277). В связи с этим можно только изумляться, что ни одно сочинение Даламбера по математике, небесной механике и математической физике не было когда-либо переиздано во Франции!
• 17. Clairaut. Réflexions sur la contestation entre d'Alembert et lui (Journ. des Savants, 1762).
• 18. Bailly. Hist. Astron. Moderne, v. Ill, p. 198 (1785). Намек на Даламбера прозрачен. В том же 1765 г. некто Варенн, инспектор налогов, не оставивший имени в истории науки, задумал писать книгу о Клеро. Он обратился к Вольтеру, и Вольтер ответил ему любопытным письмом:

  «Г-н Клеро не имел, милостивый государь, никакого отношения к философии Лейбница, в которую г-жа дю Шатле внесла столько же ясности, сколько сам Лейбниц навел на нее темноты. Она привела ее даже к такой ясности, что почти у всех читателей раскрылись глаза на лейбницевы фантазии. Иначе обстояло дело с алгебраическим комментарием к Ньютону. Так как здесь речь шла только об истинах, г-жа дю Шатле совещалась с Клеро; он проверял все вычисления; он много работал с ней; однако ей одной принадлежит слава работы над переводом ньютоновых «Начал», а этот труд был бы почетным и для академика. Я нашел у себя копию письма, которое я послал Клеро несколько лет тому назад; отправляю ее Вам, она может найти место в примечаниях к Вашей работе. Это и есть то самое письмо, на которое Вы ссылаетесь в Вашем последнем письме; оно будет служить по крайней мере доказательством той дружбы, которая меня связывала с знаменитым Клеро. Эта дружба была лестной для меня, и я не предполагал пережить его. Мы понесли тяжелую утрату. Однако публика ее недостаточно ощущает; она не отдает себе отчета, как немногочисленны выдающиеся люди в этой области. Мы знаем не больше трех-четырех математиков-астрономов; если бы они отошли, все были бы поражены узнать, что нет никого, кто сумел бы сделать наблюдение. На тысячу человек, читающих общую прессу (les feuilles publiques), найдется всего один, поучающийся по работам Клеро. Меня очень интересует памятник, который Вы ему воздвигаете; он заслужил, чтобы Вы говорили о славе его».