Заветный сундучок

Ягоды в этом году уродилось видимо-невидимо. Сразу за селом Аремзянским по опушкам леса, среди тенистых кустов, под деревьями и на лугу — повсюду рассыпала свои темно-красные огоньки княженика.

Княженика — ягода из ягод, об этом знает каждый аремзянскнй мальчишка. Зовут ее еще мамурой и поленикой. Вот и сейчас семилетний сын управляющей здешней стеклянной фабрикой Митя Менделеев и его девятилетний брат Паша забрели на этот лужок, чтобы полакомиться сладкой, с загадочным запахом ягодой.

Ребятишки повалились животами на траву — вот она, вкусная княженика, ее и искать не надо. Только голову не ленись поворачивать да рот раскрывай. Виднеются из травы кудлатые русые головы, торчат зачерственелые от постоянной летней беготни босые ребячьи пятки...

— Митя! Паша! — вдруг раздается вдали звонкий голос.

Ребята поднимают головы и видят в отдалении, на склоне горы, девочку в алом сарафане. Это их старшая сестра Маша. Она зовет ребят рукой и кричит:

— Домой, мальчики!

Ребята поднимаются и стремглав бегут к Маше, затем обгоняют ее по пути к своему дому...

Дом Менделеевых — деревянный, старый, большой, такой уютный. Со всеми постройками, сараями и амбарами он похож на маленькую флотилию судов с большим кораблем во главе.

На просторном крыльце, золотящемся крепкими сосновыми половицами, маменька Мария Дмитриевна перебирает собранную с утра старшими детьми ягоду. Тут же на изогнутых стульях за столом сидят другие взрослые: папенька Иван Павлович, а рядом с ним еще двое.

Ребята узнают обоих гостей. Один из них — старенький учитель Стахий Степанович Быков, только что приехавший за двадцать пять верст из Тобольска. Вот уже два года он по зимам в городе занимается с младшими детьми Менделеевых, учит их грамматике русского языка, чистописанию и арифметике.

— Здравствуйте, дети! — приветствует Стахий Степанович Пашу и Митю, обнимая их за плечи. — Посмотрите, Иван Павлович, как они загорели и поправились за лето! И ведь подросли!

Митя и Паша и впрямь выглядят, словно их окунули в пережженное масло: темно-коричневая кожа оттеняет добела выгоревшие волосы и рубахи.

— А грамоту и счет не забыли? — спрашивает Стахий Степанович.

— Нет, нет, не забыли, — выпаливает Митя. А Паша солидно подтверждает:

— Все помним, что на уроках было, Стахий Степанович.

Мария Дмитриевна, маленькая и сухая, оставила работу с ягодами, с доброй улыбкой смотрит на своих младших.

— Ну что ж, дети, — обращается она к мальчикам. — Кончается ваша вольная воля. Завтра мы поедем в Тобольск, пора вам отправляться в гимназию. Вот и Стахий Степанович приехал за вами, надо проверить, готовы ли к трудному гимназическому курсу.

— А  пока, — добавляет   Иван Павлович, — предстоит вам посмотреть то, что покажет вам Сергей Иванович.

С этими словами он взглянул на второго гостя, молчаливо сидевшего у стены. Уж его-то Митя и Паша знают хорошо — его и гостем нельзя назвать. Сергей Иванович Шишов служит вольнонаемным мастером-стеклоделом на фабрике и, почитай, главный, кому подчиняется огонь и стекло в печах, на ком держится все фабричное производство.

Сергей Иванович согласно кивает.

— Покажи им, Сергей Иванович, — произносит, подмигнув, Мария Дмитриевна, — и кунсткамеру, и свой заветный сундучок!

Все поднимаются и направляются в прохладные тихие сени. Сергей Иванович в полумраке подходит и гремит большим замком.

В эту кладовку младших ребят никогда не пускали. Открывали ее очень редко, и Мите с Пашей не удавалось ни разу в нее заглянуть. И вот сами взрослые открывают кладовую. А звон снимаемого замка для ребят — чудесная музыка.

— Входите, дети, — торжественно произносит Иван Павлович, — и смотрите вокруг. Здесь у нас настоящая кунсткамера!

Митя с Пашей переступают порог и замирают от восхищения. На всех стенах вокруг устроены широкие дощатые полки, на которых группами и отдельно стоят самые различные изделия из стекла и хрусталя. Разных форм и оттенков, разной высоты и ширины, толпятся на полках зеленоватые, коричневатые, опалово-дымчатые штофы и полуштофы, стаканы, колбы, фужеры, стеклянные блюда и миски, вазы, тарелки, пробирки, бутыли, канцелярские чернильницы и аптекарские пузырьки, ровные куски зеленого оконного стекла. Лучи солнца пронизывают все эти стеклянные сокровища, отражаются, играют в гранях и горлышках, передавая стеклу и хрусталю веселый сияющий свет.

Митя и Паша стоят раскрыв рты, остолбенев перед невиданной выставкой. Взрослые с улыбкой переглядываются, кивая на них друг другу.

— Глядите с вниманием, дети, — говорит Мария Дмитриевна. — Эти предметы изготовлялись на нашей фабрике. Еще в тысяча семьсот сорок девятом году ваш прадедушка Василий Яковлевич Корнильев основал нашу стеклянную фабрику, и с той поры в эту кладовую ставился образец каждого изделия, что вырабатывали здесь. Глядите, дети, и запоминайте, что в любом деле, которому вы будете служить, когда станете большими, нужны прилежание и умение. Ни одно дело нельзя совершить, ни одно изделие выработать без терпения и труда. Больше всего цените, дети, труд человеческий.

Она гладит Митю и Пашу по головам и обращается к Шишову:

— А теперь, Сергей Иванович, покажи им заветный богемский сундучок!

Сергей Иванович достает из кармана маленький ключ. Только сейчас мальчики замечают прямо под окошком стоящий на полке высокий, расписанный красками, окованный медными полосами сундучок. Мастер вкладывает ключ в скважину на стенке сундучка, легко, с мелодичным звоном пружин крышка поднимается. Сергей Иванович запускает в сундучок руки и вынимает тяжелый, многостворчатый, на маленьких петлях стеклянный и деревянный складень. Развернул его и выставил на полку перед окошком, в поток солнечных лучей. И солнце ударило в складень, брызнуло радужным огнем.

— Что это? — изумленно вскрикивает Митя, схватив Пашу за локоть. И Паша стоит, очарованный зрелищем.

Каждая створка необычного складня состоит из малых липовых рамок, в которые искусно вставлены самых различных цветов стеклянные прямоугольнички.

— Все эти красивые стеклышки, — говорит Мария Дмитриевна, — богемское стекло, образцы, которые Сергей Иванович бережет пуще глаза. Вот это, — она указала на совершенно прозрачное стеклышко, — настоящее чистое белое стекло. Оно не хуже, чем у лучших богемских чешских мастеров, а выработано на Санкт-Петербургском заводе, что еще Михайлой Васильевичем Ломоносовым основан.

— А почему же, маменька, эти красивые стеклышки нельзя делать на нашей фабрике? — спрашивает, восторженно поблескивая синими глазами, Митя.

— Пока нельзя, Митенька, — отвечает с улыбкой мать. — Нет у нас столько денег на материалы, да и фабрику, почитай, наполовину надо было бы переделывать. А как эти стеклышки такими красивыми получаются — спросите у Сергея Ивановича. Уж он-то свое мастерство знает наизусть.

Сергей Иванович с готовностью трогает складень, показав на красновато-дымчатое стекло:

— Такой цвет мы получим, если в массу богемского стекла добавим древесный угольный порошок. А вот соседнее стекло — синее, так в него добавляют шмальту, кобальтовый порошок, — его еще называют королевскою синью. Чтобы вышел чистый зеленый цвет, нужно добавлять в стекло дорогую краску — хромовую зелень. А вот, к примеру, это красное стекло — пурпуровое, — Сергей Иванович любовно гладит стеклышко. — Оно в моем складне, считай, самое дорогое, — ведь для его выработки нужны золото и олово... В фиолетовый цвет стекло можно окрасить перекисью марганца. А вот и черный цвет — здесь тебе и железо, и опять же кобальт, и жженая кость.

— Вот так, — заключает Сергей Иванович. — Если хорошо знать науку, то можно делать стекло любого состава и любого цвета. Великое это дело — наука химия!

— Хи-ми-я! — медленно повторяют это таинственное слово и Митя с Пашей, выходя вслед за взрослыми из волшебной кладовой...