На кафедре

Лекции Менделеева в университете становились событием. Слушать его, как правило, приходили студенты не только первого курса, для которого предназначалась лекция, но и студенты старших курсов и других отделений и факультетов. Поэтому в аудиторию, рассчитанную на четыреста мест, набивалось по пятьсот — шестьсот человек.

Вот наступает время очередной лекции. В помещении стоит неровный гул, студенты усаживаются, переговариваются, ходят. Перед ними — продолговатая кафедра с перилами во всю длину. Рядом с кафедрой — место для лаборанта. Обычно лектор поднимается на кафедру из комнаты, дверь которой выходит в аудиторию.

Открывается дверь. По ступенькам, неторопливо шагая, поднимается Дмитрий Иванович. Громом аплодисментов аудитория встречает своего любимца.

На кафедре — человек выше среднего роста, средних лет. Он чуть сутул, с небольшими светлыми усами. Густые волнистые волосы ниспадают почти до плеч. Полные губы, прямой, словно литой нос и серые глаза, глядящие немного устало. С первого взгляда Дмитрий Иванович производит на студента-новичка неизгладимое впечатление своей привлекательной, благородной внешностью.

Пока студенты аплодируют, Менделеев стоит неподвижно, ни один мускул не дрогнет в его лице. Даже трудно определить — нравятся ли ему рукоплескания перед лекцией или просто он их не замечает, поскольку сосредоточился, обдумывая начальные фразы.

Вот аудитория постепенно замолкает. Дмитрий Иванович, наклонившись вперед, опирается руками на кафедру и, не теряя времени, произносит первые слова. Как правило, он начинает лекцию без вступлений, словно только прервал ее, а теперь взялся продолжать.

Голос у него низкий, глуховатый, в нем заметна усталость. Дмитрий Иванович не был выдающимся оратором. Он не ошеломлял потоком красивых, но до сердца не доходящих слов. Студент смотрел на него, и ему казалось, что под высоким, изборожденным морщинами лбом кроется чудесная лаборатория, в которой прямо на глазах у слушателя зарождается и обретает силу не известная до сих пор истина, которая являет себя в скупых словах ученого.

У каждого студента университета был профессор, на которого хотелось равняться. Но громадное большинство молодёжи предпочтение отдавало Менделееву. Только он обладал прирожденным даром захватывать аудиторию и мощно властвовать над нею.

Чем он достигал этой власти над молодежью? Нет, не внешними приемами, не интонацией, не жестикуляцией, не построением речи.

По интонации речь Менделеева была необычной, разнообразной. Интонация зависела от настроения, от того, насколько ход мыслей параллелен ходу речи. Иногда мысли Дмитрия Ивановича сменялись одна другой так быстро, что слово не могло поспеть за ними. Тогда речь переходила в скороговорку однообразного, быстрого ритма на средних нотах.

А иногда словесное выражение мыслей не приходило сразу, и Менделеев словно вытягивал из себя отдельные слова, прерывая их многократными:

— Мм... мм... как сказать...

Произносил он эти слова на высоких, тягучих, почти плачущих нотах. И потом вдруг внезапно обрушивался отрывистыми низкими аккордами, бившими в ухо как удары молотка по железу.

Жестикулируя, он как бы отстранял рукою все препятствия; то широким жестом левой руки захватывал все вокруг, то как бы манил к себе. И каждый начинал чувствовать, как озаряется сознание Менделеева найденной истиной, и понимать, что очень трудно вкладывать в обыденные слова смысл творческой мысли. Вот поэтому Дмитрий Иванович говорил так неторопливо...

Обычно лекции по химии сопровождались опытами. Дмитрий Иванович, как правило, сам их не производил. Во-первых, это отнимало время у теоретической части лекции. Во-вторых, Менделеев считал, что доходчивей и наглядней, когда опыты выполняет ассистент — лаборант химической лаборатории. И когда опыт долго не получался, Дмитрий Иванович начинал глухо рычать, как рассерженный медведь.

Химическому опыту Дмитрий Иванович придавал решающее значение.

— Опыту, — заявлял он, — конечно, нельзя отдавать перевеса над законом и умозаключением, но не должно забывать, что опыт лежит в основе законов и соотношений химии.

И добавлял:

— Опыт не только поучителен и верен, по даже и красив, привлекателен...

Но вот опыт получился — и Дмитрий Иванович невозмутимо, но торжествующим взглядом окидывает аудиторию.

Лаборанты-ассистенты иногда менялись. Для Дмитрия Ивановича было очень важно, чтобы помощник имел хорошую практику. В этой должности в восьмидесятых годах побывали Дмитрий Павлов, Владимир Павлов, Вячеслав Тищенко... Быть ассистентом при Менделееве означало пройти глубокую практическую школу у великого Мастера.

Профессор Николай Александрович Меншуткин о лекциях своего друга и учителя говорил так:

— Воодушевленное отношение к предмету чтения, горячее, даже страстное его изложение невольно увлекает слушателя. Этим внешним качеством речи отвечает содержание лекций, редкое по разносторонности и особенно по высоте мысли...

16 августа 1880 года Дмитрий Иванович отмечал значительный юбилей: исполнилось четверть века с того дня, когда он ступил на тропу педагога.

Еще раньше, 5 мая 1880 года в Совете Петербургского университета в связи с этим юбилеем произошло баллотирование Менделеева на оставление для дальнейшей службы в этом учебном заведении.

Профессору Меншуткину поручили составить и прочитать записку об ученых трудах Менделеева.

Николай Александрович волновался, считая такое поручение большой честью.

На заседании Совета он сказал:

— Смело можно сказать, что редкий из нас столько же сделал для успеха преподаваемого предмета...

Очень кратко, но ярко охарактеризовав педагогическую и научную деятельность ученого, Меншуткин заявил:

— Вы видите, милостивые государи, что в последние два-три года имя Менделеева приобрело всесветную известность. Среди русских химиков он первый, и от вас будет зависеть сохранить его в своей среде...

Ученые и педагоги Петербургского университета, полные глубокого уважения к имени и личности своего коллеги, сохранили Менделеева в своей среде, единогласно при тайном голосовании оставив его в университете еще на пять лет.

16 августа 1885 года срок его педагогической службы истек — по выслуге лет он должен был уйти из университета. Попечитель учебного округа предложил Дмитрию Ивановичу покинуть квартиру, в которой он жил.

Однако научная и педагогическая общественность потребовали, чтобы выдающийся ученый не покидал педагогики.

Менделеев остался на следующее пятилетие. Многие годы он читал лекции первому курсу университета по разряду математических и естественных наук. Как правило, это был курс общей химии, или, как он его называл, учение о химических элементах, которое он подавал своим слушателям с точки зрения и по программе своих исследований по периодическому закону.

Из курса неорганической химии Дмитрий Иванович делал своеобразную энциклопедию естествознания, которую скреплял химической нитью.

Вот он по ходу лекции делает экскурс в область физики, механики, затем обращается к астрофизике, астрономии, метеорологии, космогонии, геологии, агрономии, физиологии животных и растений. Химия в его изложении словно обнимает всю жизнь, проникает в весь окружающий мир, захватывая и область техники — воздухоплавание, машиностроение, пушечное дело.

Но эти экскурсы всегда уместны, никогда не длинны излишне, а иллюстрируют главную мысль и помогают выйти на магистральную дорогу к цели лекции.

Многолетняя традиция сложилась в расписании лекций: Дмитрий Иванович читал пять лекций в неделю, обычно по часу, с двенадцати до часу дня, затем, после перерыва, с двух до трех часов пополудни. Вечером он приходил в химическую лабораторию и занимался со студентами, нередко допоздна.

Менделеев за многолетнюю практическую деятельность в университете стал до того необходимой частью этого учебного заведения, что студенты не представляли, как может университет обойтись без него. Во время его дальних заграничных командировок, несмотря на то, что замещали замечательные химики и педагоги Меншуткин и Коновалов, все же в стенах университета ощущалась пустота.

Студенты чувствовали потребность в том, чтобы в аудиторию к ним выходил этот нестандартный человек, чтобы он обращался к ним с воспоминаниями, советами, просьбами, приказаниями — все это на лекции!

Один его студент заявил:

— Будь я музыкантом, я, думается, мог бы положить лекцию Менделеева на музыку, и любой из тех, на чью долю выпало счастье его слушать, безошибочно узнал бы звуки этого мощного голоса, переходившего от ясно слышного в последнем углу аудитории шепотка к громоподобным возгласам.

А вливалась в разум студента со словами лекции глубокая истина, освещенная научным видением, и страдал Менделеев, если эта истина проходила мимо.

Вот с жалостью и болью он говорит о том, как наука прошла мимо исконно своего дела:

— Эта сера найдена не розысками людей сведущих и зрящих внутри земли на основании теоретических представлений, как ныне все богатейшее в природе и открыто, а открыта благодаря замечательной игре природы... Не образование, не знание открыло эти залежи, а просто-напросто случай...

К подобному же разряду несчастий в судьбе истины Менделеев относил и случаи, когда молодые люди, окончив университет, вместо того чтобы нести дальше свет полученных знаний, прячут его в себе.

Не раз на лекциях Менделеев укорял молодежь:

— Сколько поколений проходит через мои руки, однако мне редко доводится видеть студента, который, войдя в жизнь, практически использовал бы полученные в университете знания. Производство, например, такого нужного в жизни и промышленности химического вещества, как серная кислота, находится, как правило, в руках совершенно необразованных, невежественных людей, которые, располагая определенными знаниями, уходят от настоящего дела и подвизаются в канцеляриях...

Да, нет жалче истины, не приносящей пользы!