Какое спокойствие ни царило бы в Петербургском университете, царские власти знали, что это спокойствие — до поры до времени.
Царизм извечно рассматривал университет как рассадник неугодно мыслящих молодых людей. А самих студентов — как активного политического противника.
Поэтому сравнительное благополучие, складывавшееся порой в университете, напоминало затишье перед боем...
Жесточайшая реакция в Российской империи разгулялась в последние годы царствования царя-«освободителя» Александра Второго. Передовые люди преследовались за свои демократические взгляды. Малейшее проявление самостоятельной мысли, словно искра, нещадно гасилось жандармским сапогом.
В России происходило неслыханное издевательство над идеей общенародного образования — в министерстве народного просвещения, которое, казалось бы, должно стать истинным очагом, несущим знания в народные массы, по совместительству хозяйничал обер-прокурор святейшего синода — верховный чиновник духовного ведомства граф Дмитрий Толстой.
Личность эта была злобная и гнуснейшая. Даже самые отъявленные приверженцы царизма отзывались о Толстом с презрением. Каков же тогда он был в отношении к демократически настроенным лицам?
Придя к власти в просвещении, Толстой стал устанавливать собственные порядки в российской школе: провел реформу гимназий и принялся за университеты.
29 августа 1879 года граф утвердил так называемые новые «Временные правила» для университетов. Нового он ничего не открыл: в 1861 году было то же самое.
Студентам он запретил устраивать сходки, концерты. Как и в 1861 году, «правила» рассматривали студента как отдельного, не связанного с коллективом «посетителя».
Зато инспекторам и их помощникам — надзирателям, шпионам и наушникам, следившим за студентами, дали едва ли не полную власть. Инспекторские чины должны были днем и ночью «блюсти» студентов. Они могли наведываться к ним в квартиры, следить за их поведением в общественных местах и на улице, допрашивать их для определения благонадежности.
Могли ли студенты промолчать и с покорностью принять драконовские порядки?
Университет в очередной раз поднялся на защиту своего достоинства. Прекратились лекции. Студенты разошлись по домам. В учебном заведении началась анархия: никто никого не слушал и не хотел знать! Лучшие профессора университета, как и прежде, поддержали студентов: гнуснейшие порядки графа Толстого касались их.
Еще одна новость возмутила как студентов, так и их наставников. Как только ввели новые «Временные правила», в стенах университета появилась темная личность из отставных моряков — инспектор Антропов. На сей пост его, как говорили, рекомендовал сам петербургский генерал-губернатор Гурко. Путая университет с кораблем, Антропов счел себя владетельным хозяином университета.
С его помощью полиция усилила наблюдение за студентами. Даже личные письма студентов вскрывались и перлюстрировались. При этом главным шпионом империи оказался сам царь: без зазрения совести он пользовался выписками из личных писем студентов. Что же оставалось делать его подчиненным, если сам император прибегал к таким подлым приемам?
— Ты, вероятно, слышал, — сообщал один студент товарищу, — что неограниченная власть теперь у инспектора: он может со студентами сделать что ему угодно... Мы, оплеванные и пригнутые, должны отдавать честь нашему инспектору Антропову... Но, я думаю, свихнется он и сломает себе шею...
Лицемерный царь читает эти слова и злобствует по поводу вольнолюбивой молодежи, восстающей против порядков.
Однажды шла очередная лекция выдающегося ученого-химика профессора Николая Александровича Меншуткина, ближайшего друга Менделеева. В аудитории стояла священная тишина. Только скрипели и стучали о донышки чернильниц железные перья студентов.
Вдруг дверь заскрипела и в аудитории появился собственной персоной… инспектор. Самоуверенная его физиономия выражала полное довольство собой и чувство собственной значимости. Это он пришел «с целью надзора».
Студенты хмыкнули, увидев Антропова в святилище науки.
Меншуткин остановил лекцию на полуслове и обратился к инспектору:
— Господин Антропов, прошу вас удалиться! Инспектор зло сверкнул глазами и самоуверенно заявил:
— Я, господин профессор, пришел на лекцию по обязанности наблюдателя.
Меншуткин, указывая инспектору на дверь, решительно сказал:
— Все, что происходит в аудитории, вас, господин инспектор, совершенно не касается!
Антропов под насмешливыми взглядами вспыхнул и под шиканье студентов вышел за дверь, как говорится, поджав хвост. Аудитория провожала его уничтожающим смехом.
Едва окончилась лекция, как Антропов подошел к Меншуткину и потребовал от него объяснения:
— Разве вы не знаете, господин профессор, что по «Временным правилам» инспектору, как лицу, принадлежащему к университетскому персоналу, не возбраняется доступ в аудитории?
Рядом находился Дмитрий Иванович Менделеев. Услышав заявление инспектора, он насмешливо заметил:
— Если вы, господин Антропов, считаете себя принадлежащим к университетской корпорации, то ведь точно на таком же основании могут причислять себя к ней и трубочисты, которые чистят в университете трубы!
Окружавшие их студенты захохотали. А кто-то из них добавил:
— От трубочистов хоть польза...
Зло повернувшись, Антропов ушел. А в жандармское отделение сейчас же поступил донос агента тайной полиции, в котором вся история подробно излагалась.
Подробности происшедшего студенты с наслаждением распространяли по всему университету. Они снова активно поднялись против «Временных правил», требовали, чтобы Антропов покинул университет.
Главный начальник жандармского третьего отделения генерал-адъютант Дрентельн, донося о ситуации в Петербурге, сообщал императору:
— Опасения о возможности возникновения беспорядков в высших учебных заведениях, по-видимому, могут осуществиться. Из агентурных сведений на прошлой неделе стало известно, что в Петербургском университете некоторые из профессоров (царь, прочитав, подчеркнул эти слова) крайне нецеремонным обращением с инспектором развивают у студентов неудовольствие против вновь установленных порядков.
Царь замечает на полях донесения:
— Я давно это предвидел из переписок. — Император всея Руси, не стесняясь, признавался в перлюстрации студенческих писем.
А между тем Дрентельн продолжал:
— Вместе с тем сообщалось, что между студентами замышляется подача адреса по этому предмету; но кому и в каком порядке адрес должен быть представлен, пока не известно.
Царь на страже:
— Надеюсь, что начальство на это обратит внимание...
Жандарм продолжает:
— Вчера я получил от графа Лорис-Меликова письмо, в котором он также сообщает свои опасения насчет возможности волнений в университете... Граф Лорис-Меликов заключает свое письмо выражением убеждения, что новые порядки должны быть удержаны без всякого послабления.
Лорис-Меликов — граф и генерал-адъютант — назначен временным генерал-губернатором Харьковской губернии и облечен особыми полномочиями. Скоро он станет на некоторое время почти полным диктатором России. Царь благоволит к нему и отмечает:
— Непременно.
«Оскорбление», которое Менделеев нанес университетскому шпиону, вызвало бычью свирепость в придворных кругах.
В Москве оживился давний враг Менделеева — журналист Михаил Катков. К нему из Петербурга пишет его друг и друг министра — редактор «Журнала министерства народного просвещения» Феоктистов. Радостно потирая руки (можно поживиться на конфликте!), он сообщает:
— В университете заваривается каша. Главные единственные виновники ее — профессора.
А петербургскому генерал-губернатору Гурко тот же Феоктистов советует:
— Надо призвать Менделеева и Меншуткина и сказать им, что так как их действия возбудили волнения среди студентов, то они и должны отвечать за них. Если волнения немедленно не прекратятся, то они (Менделеев и Меншуткин) будут высланы административным порядком в отдаленные города.
Как тут было не воспользоваться советом этого негодяя и доносчика?
Конечно же, Гурко вызвал к себе обоих профессоров «для объяснения».
Профессора заявили ему, что из-за «новых «Временных правил» настроение студентов действительно весьма неблагонадежно».
Шеф жандармов Дрентельн тут же сообщает царю:
— Генерал-адъютант Гурко объявил профессорам Менделееву и Меншуткину, которые, судя по агентурным сведениям, относились неуважительно к инспекции, что если произойдет со стороны студентов какая-нибудь демонстрация, то оба они будут немедленно высланы из Петербурга...
— И хорошо сделал, — с удовлетворением замечает на это царь.
Приняв крутые меры против недовольных студентов, Дрентельн докладывает:
— Вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу, что, по-видимому, можно надеяться, что вследствие решительных и вовремя принятых генерал-губернатором мер начинавшееся в здешнем университете волнение прекратится без особых последствий...
— Дай бог, — отмечает на полях донесения царь.
— Одновременно с этим, — доносит Дрентельн, — было приказано закрыть студентскую читальную залу и арестовать двенадцать человек студентов, которые, как по агентурным сведениям, так и по указанию инспекции были как бы руководителями движения...
— Дельно, — реагирует царь.
— Некоторых из этих молодых людей генерал-губернатор предполагает выслать из города. Вчера в университете порядок ни в чем не нарушался, и сегодня, равным образом, все спокойно, — заключал свое донесение жандарм…
В результате совместной борьбы студентов и преподавателей в университете Антропову стало делать нечего. Он исчез — ему предложили подать в отставку...
Однако студенты продолжали требовать отмены «Временных правил», в чем их поддерживали как Менделеев, так и другие преподаватели.
Когда в начале 1881 года граф Толстой ушел в отставку, «Временные правила» стали забываться. Некоторое время российские университеты могли пожить прежней, сравнительно свободной жизнью.
Добавить комментарий