Учителем Лобачевского по математике был Мартин Бартельс1, прибывший в далекую Казань из Германии в 1808 г., через год после приема в Казанский университет студента Николая Лобачевского.

Удивительна и неповторима судьба этого Бартельса! В молодости он у себя на родине, в Брауншвейге, был помощником учителя в начальной школе как раз в те годы, когда среди поступивших мальчиков был один, говоривший с сильным нижне-немецким акцентом и носивший фамилию Гаусс. Бартельс чинил перья для школьников и проверял их тетради; он был всего на восемь лет старше Гаусса. К тому же сам Бартельс увлекался математикой, и на его глазах этот мальчик превращался в юношу с изумляющей математической одаренностью. Спустя десятилетие, в 1802 г., один научно образованный русский посетитель Брауншвейга, Д. А. Голицын, обратил на Гаусса внимание президента Петербургской академии наук А. Л. Николаи, подчеркивая желательность привлечения в состав Петербургской Академии этого математика, который, как писал Голицын, «сделан из того же дерева, из которого природа создает Ньютонов и Эйлеров»2. И действительно, через год, в 1802 г., в Брауншвейге появились, после значительной задержки в печати, знаменитейшие «Арифметические исследования» 24-летнего Гаусса. Но за эти же годы и сам Бартельс преуспел в математических науках; он получил звание доктора наук Иенского университета, а в 1805 г., в год основания Казанского университета, был приглашен в Казань и утвержден профессором по кафедре чистой математики. Но только через три года, в 1808 г., после многотрудного путешествия, Бартельс появился в Казани, и тогда учитель восьмилетнего Гаусса стал учителем шестнадцатилетнего Лобачевского.

Способности Лобачевского поразили и восхитили Бартельса: в июне 1811 г. он сообщал попечителю Казанского округа Степану Яковлевичу Румовскому: «Об искусстве Лобачевского предложу хотя один пример: лекции свои располагаю я так, что студенты мои в одно и то же время бывают слушателями и преподавателями. По сему правилу поручил я перед окончанием курса Лобачевскому предложить под моим руководством пространную и трудную задачу о кругообращении (Rotation), которая мною для себя уже была по Лагранжу в удобопонятном виде обработана. В то же время Симонову приказано было записывать течение преподавания... Но Лобачевский, не пользуясь сей запискою, при окончании последней лекции подал мне решение столь запутанной задачи на нескольких листочках, в четверку написанное. Г. академик Вишневский, бывший тогда здесь, неожиданно восхищен был сим небольшим опытом знаний наших студентов»3.

И Бартельсу, этому восторженному учителю, удалось развеять те грозные тучи, которые как раз к тому времени навлекал на себя Лобачевский своим шумным и непокорным поведением: 15 сентября 1811 г. девятнадцатилетний Лобачевский был утвержден магистром физико-математических наук. Через месяц после этого решающего в жизни Лобачевского события Бартельс сообщал совету:

«С Лобачевским будет он особенно на дому у себя заниматься четыре часа в неделю, по четвергам и субботам, от 9 до 11 часов пополудни, арифметикой Гаусса и изъяснением первого тома «Небесной механики» Лапласа, и сверх того Лобачевский будет объяснять слушателям его то, чего они недоразумевают»4.

Как бы мы ни оценивали историческое значение Бартельса как математика, — оно,  несомненно,  невелико, — мы обязаны, мне думается, признать, что в своем воспитательном подходе к Лобачевскому он оказался на большой высоте. Он дал в руки своего ученика передовые работы того времени — работы по той большой программе математического знания XIX в., которое начиналось в глубинах теории чисел и завершалось наукой о движении земных океанов, Луны и планет. Ибо надлежит нам помнить, что в ту эпоху, когда не существовало ни звездной астрономии, ни науки о физике небесных тел, астрономия фактически кончала свой обзор космоса в пределах Солнечной системы. И Лаплас5 был здесь велик не только своими открытиями; самый его подход к этому космосу был важен и значителен. Лаплас неоднократно подчеркивал6, что этот мир познаваем до конца, что перед человеческим интеллектом, вооруженным аппаратом математического анализа, никакие границы не поставлены; что тонкости движений в планетной системе, как бы они не казались сложны, будут до конца раскрыты наукой на основе только одного, единственного, закона: закона Ньютона, «закона природы», как его называл Лаплас. И как бы иллюстрируя эту познавательную мощь человеческого интеллекта, которую он считал беспредельной, Лаплас ссылался на свои собственные открытия в небесной механике, на открытие вековых ускорений в движении Луны, на его действительно изумительные законы в системе первых трех спутников Юпитера, на данное им объяснение великого неравенства Юпитера и Сатурна. Про эту установку Лапласа, столь характерную для его эпохи, можно сказать, что она была как бы песнью торжествующего разума.

С нее и началось большое астрономическое образование Лобачевского. В июне 1812 г. Лобачевский представил Бартельсу, а этот последний — совету университета, сочинение на тему «Об эллиптическом движении небесных тел». Спустя месяц его неутомимый учитель рапортовал совету Казанского университета7, что «труды его увенчались успехом и что на приватных занятиях с Симоновым и Лобачевским изъяснял он большую часть всего 1-го и некоторую часть 2-го тома превосходного труда, сочиненного знаменитым Лапласом». И Бартельс добавлял: «Хотя Симонов хорошо осведомлен в математических науках, однако Лобачевский превосходит его, особенно в вопросах тонких. Из его сочинения, составленного им без всякой помощи, если не считать самого труда Лапласа, видно, что он не только проник в то, о чем в этом труде говорится, но и сумел обогатить его собственными соображениями. Многие места его краткого сочинения содержат признаки выдающегося математического дарования, которое в будущем непременно славой озарит его имя; говорить же о них здесь не место».

Но едва ли в те годы, от 1812 до 1820-го (когда Бартельс покинул Казань), мог бы он сам нам ответить, в какой собственно области обширнейшей науки о числах, о пространстве и о природе создаст себе славу его ученик. Ибо за эти годы Лобачевский, быстро и как бы одно за другим получивший звания адъюнкта (1814) и экстраординарного профессора (1816), приступает к преподавательской деятельности в Казанском университете и ведет ее по весьма обширному циклу. Он начинает с курсов теории чисел «по Гауссу и Лежандру» (1814)8. К этому курсу прибавилась плоская и сферическая тригонометрия, «принимая в рассуждение более практическую часть оной, руководствуясь сочинением Каньоли»9, а потом дифференциальное и интегральное исчисление по Лакруа (1818 — 1819)10. Затем, когда Симонов, утвержденный уже профессором астрономии, уезжает в 1819 г. в двухлетнее кругосветное плавание на шлюпе «Восток» в знаменитой экспедиции Лазарева и Беллингсгаузена11, Лобачевский подает в совет университета заявление:

«Не угодно ли будет совету возложить на меня преподавание лекций астрономии на время отсутствия профессора Симонова, которые лекции я вызываюсь продолжать даже и тогда, когда бы какие-нибудь обстоятельства задержали надолго проф. Симонова в отлучке. Если совет согласится на мое предложение, то прошу его доверить мне попечение об обсерватории и издержки суммы, на нее назначенной»12.

Совет принимает предложение, и Лобачевский с жаром берется за эту работу. В доказательство приведем то место из его рапорта совету от 26/VI 1819 г., где он отказывается от порученной ему литературно-реферативной работы. Он пишет:

«Наконец, прошу совет принять и то в уважение, что я занимаю теперь две кафедры, что летнее время только и способно для наблюдений, которым я иногда посвящаю и дни и ночи»13.

Но в то же время обстоятельства складываются так, что совет вынужден поручить Лобачевскому и преподавание физики, опытной и теоретической; и тогда, как сказано в одном рапорте ректора «о преподавателях, отличившихся трудолюбием и успехами»: «Лобачевский пишет свои лекции, как физики, так и астрономии, отдавая их студентам, чтобы могли с меньшим трудом повторить на дому пройденное»14.

К тому же Лобачевский находит время расширять и углублять свои курсы: так, в 1820 г.15 он проходит по Делямбру и Лаланду «средство определять из наблюдений элементы солнечного пути, также об изменении эксцентриситета солнечного пути», иными словами определение элементов земной орбиты и их вековых изменений.

Далее, в 1821 г. «из астрономии будет он, Лобачевский, читать теорию спутников и комет, руководствуясь сочинением Лапласа «Небесная механика», и потом об обращении Земли, о наступании равноденственных точек, о приливе и отливе моря, руководствуясь тем же сочинением»16. В 1821 г. он объявляет полный курс астрономии теоретической и практической17. Он хотел бы даже вести и высшую геодезию и теорию фигуры Земли, опираясь на книгу Буге и на «Основания метрической системы» Делямбра18, но на этот раз курс состояться не мог, потому что совет отделения вынес следующее изумительное постановление:

«Преподавание студентам о фигуре Земли допустить затруднительно, во-первых, потому, что точная фигура Земли ни посредством умозрений, ни из наблюдений доныне с математической достоверностью не определена; во-вторых, потому, что число лекций для студентов третьего отделения было бы слишком велико»19.

Так и не удалось Лобачевскому прочесть этот последний предложенный им курс астрономо-геодезического цикла; но, думается нам, что уже тот значительный труд, который он вложил в постановку преподавания практической астрономии и небесной механики в Казанском университете, дает основание всем преподавателям астрономии советских университетов гордиться тем обстоятельством, что некогда Лобачевский стоял в их рядах.

 

  • 1. Мартин Федорович Бартельс (1769 — 1836), проведший в Казани 12 лет (1808 — 1820). Любопытные воспоминания его о работе в Казани приведены у Модзалевского, стр. 698. В Дерпте, куда Бертельс переехал из Казани, дочь его Иоганна в 1835 г. вышла замуж за овдовевшего несколько лет перед тем Вильгельма Струве, будущего основателя Пулковской обсерватории; об этом — в весьма редкой брошюре: Wilhelm Struve. Zur Erinnerung an den Vater, von Otto Struve (Carlsruhe, 1895, стр. 50), имеющейся в Пулковском книгохранилище.
  • 2. Письмо Д. А. Голицына доложено конференции Академии наук 9/VIII 1801 г. (§ 203) и частично опубликовано в «Протоколах заседаний конференции» (т. IV, стр. 923), за исключением абзаца о Гауссе; эта неопубликованная часть письма была любезно сообщена нам ст. научн. сотр. Архива АН СССР М. В. Крутиковой.
  • 3. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 47.
  • 4. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 51.
  • 5. Первые два тома «Небесной механики» Лапласа (1749 — 1827) появились в 1799 г. В 1800 и 1802 гг. в Берлине был издан перевод их на немецкий язык с превосходным комментарием Буркхард (J. Burkchardt). Третий, четвертый и пятый тома были изданы Лапласом в 1802, 1803, 1823 — 1825 гг. Лобачевский изучал, по-видимому, особенно детально только первые два тома этого знаменитого труда. Из других работ Лапласа нам придется ссылаться в дальнейшем на его единственное научно-популярное произведение, именно «Изложение системы мира» (Exposition du Systéme du Monde, 1796) и на «Аналитическую теорию вероятностей» (Theorie Analytique des Probabilites», 1812).
  • 6. См., например, « Exposition du Systéme du Monde». Oeuvres, éd. 1846, v. VI, p. 440 — 441, 447, 460.
  • 7. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 54 — 55 (перевод с латинского мной выправлен). Впрочем, здесь не ясно, изучал ли Лобачевский теорию эллиптического движения планет по первому тому Лапласа или по незадолго перед тем вышедшему классическому сочинению Гаусса «Теория движения небесных тел, обращающихся вокруг Солнца по коническим сечениям» (1809). Во всяком случае из автографа Лобачевского, приложенного к книге проф. В. Ф. Кагана «Лобачевский» (2-е изд., стр. 67), видно, что Лобачевский изучал и книгу Гаусса (его выписка сделана со стр. 11 и 15 «Theoria Motus» в ее первом издании 1809 г.).
  • 8. Там же, стр. 62 и 64. Это, по-видимому, первое упоминание имени Лобачевского в планах преподавания; ссылки на того или иного автора в этих планах (например, по Лапласу, или по Каньоли, или по Лакруа) соответствуют современным указаниям литературы предмета в программах курсов.
  • 9. Л. Б. Модзалевский, ук. соч.,  стр. 75.
  • 10. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 83.
  • 11. В этом кругосветном плавании Ив. Мих. Симонов впервые ввел ежечасную запись отсчетов термометра и барометра; см. биографию Симонова в энциклопедии Брокгауза — Эфрона, т. 58.
  • 12. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 85 — 86.
  • 13. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 89 — 90.
  • 14. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 96.
  • 15. Л. Б. Модзалевский, ук. соч.
  • 16. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 102.
  • 17. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 106.
  • 18. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 115.
  • 19. Л. Б. Модзалевский, ук. соч., стр. 116.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.