5.

Галилей демонстрирует свой телескоп, показывает и разъясняет свои открытия в 1610 — 1612 гг. в Падуе, Венеции, Флоренции и в Риме; он показывает их ученым и людям, которым «неясно, что Марс и Юпитер — планеты»1; он дает свои разъяснения с тем лекторским талантом, о котором мы уже знаем. Восхищение его учеников и его слушателей, в том числе и римских кардиналов, все усиливается; число адептов новой астрономии растет. Сам Галилей пишет в одном месте: «Весьма многих мог бы я назвать последователей этой доктрины, хотя и не выступавших по ее поводу публично; они имеются в Риме, во Флоренции, Венеции, Падуе, Неаполе, Пизе, Парме и в других местах»2. Но одновременно с этим сгущается атмосфера в противоположном лагере, в лагере твердолобых схоластов (vulgus philosophorum), в стане догматиков, вообще всех, кому было интересно и выгодно держать закрытой от человека великую книгу природы — ту самую, которую, как мы знаем, Галилей считал всегда открытой перед ним, — и подменять ее книгами Писания и древних авторитетов, в которых католическая церковь видела тогда свою научную базу и основу.

В самом деле, им было от чего всполошиться: одно дело, когда фолиант Коперника, написанный на «boas», пылился на полках у эрудитов, и совсем другое — когда, например, толпы людей осаждают Sertini, думая, что он получил телескоп, или когда каждый может прочесть на родном языке «Письма о солнечных пятнах», насыщенные коперниканской доктриной. Или Галилей выбьет у них почву из-под ног, или же они расправятся с новым учением и прежде всего с ним самим. И вот до Галилея с разных сторон доходят сведения, что его положение осложняется3; следовательно, он сам как человек действия должен искать какой-либо выход. Таких выходов могло быть только два: первый — это встать на точку зрения, высказанную еще Коперником в посвящении «De Revolutionibus» папе Павлу III, а именно — что его система и Священное писание, если только правильно и непредубежденно толковать последнее, ни в каком противоречии не находятся; второй — пойти вслед за теми, кто продолжал считать, что задача астронома состоит в «спасении явлений» ценой каких угодно гипотез, но при условии не вдаваться в их сущность, т. е. не высказываться о действительных движениях Земли и светил. На такой позиции стоял, например, кардинал Беллармино (Bellarmino), игравший видную роль в коллегии иезуитов, в конгрегации инквизиции, в римской курии вообще. В одном весьма примечательном письме на имя патера P. Foscarini4 от 12/VI 1615 г. этот кардинал говорил, между прочим, следующее: «Мне кажется, что Вы и синьор Галилео поступили бы осторожно, если бы удовлетворились высказываниями предположительными (ex suppositione), но не абсолютными; так говорил, как я всегда думал, и Коперник. Действительно, когда утверждают, что в предположении, будто Земля движется и Солнце стоит неподвижно, все наблюдаемые явления спасаются лучше, чем при задании эпициклов и эксцентров, то это прекрасно сказано и не заключает в себе никакой опасности; а этого достаточно для математики; но когда начинают говорить, что Солнце в действительности (realmente) стоит в центре мира и что оно только вращается вокруг самого себя5, но не движется с востока на запад и что Земля находится на третьем небе [третья по порядку планета от Солнца] и с большой скоростью вращается вокруг Солнца, то это вещь очень опасная и не только потому, что она раздражает всех философов и ученых богословов (teologi ecclastici), но и потому, что она вредит святой вере, поскольку из нее вытекает ложность Священного писания»6.

Едва ли возможно было в более яркой и отчетливой форме переложить слова Платона и Симплиция на язык кардинала из ордена иезуитов на рубеже XVII в. Однако эта точка зрения, бывшая необходимой и даже неизбежной в мышлении астрономов и философов Греции, в эпоху Галилея могла быть уже только лицемерием в стиле Осиандера. Галилей ощущал это чрезвычайно остро; в специальной записке «Considerazioni circa I'opinione copernicana»7 он доказывал, что задачей Коперника отнюдь не являлось формальное и гипотетическое «salvare apparentias», а утверждение действительной, реальной системы мира; в заключение статьи он говорит:

«Во всем, что касается остальных вопросов этой заслуживающей восхищения системы, всякий, кто пожелает ознакомиться с мнением самого Коперника, должен прочесть не пустые писания того, кто отдал книгу в печать (una vana scrittura del stampatore), но все произведение самого автора; тогда, без сомнения, он как бы рукой нащупает, что для Коперника неподвижность Солнца и движение Земли были положениями истиннейшими (verissima)».

Даже значительно позднее в «Диалоге», когда Галилею приходилось отчасти пользоваться «эзоповым языком», он устами Сальвиати издевается над астрономами, главная задача которых состоит в представлении наблюдаемых движений с помощью сочетания движений круговых, «мало заботясь о том, что при этом приходится допускать некоторые чудовищные положения, которые в других отношениях заключают в себе действительные трудности»8.

Таким образом, пойти за Беллармино Галилей в 1615 г. решительно не мог; поэтому он действенно стал на точку зрения Коперника и в ряде писем-посланий стремился разъяснить и этим убедить хотя бы культурнейших людей его эпохи в отсутствии неустранимых противоречий между коперниканской доктриной и Священным писанием. Так возникли его письма к Castelli (21/XII 1613 г.), к кардиналу Pietro Dini (16/II 1615 г. и 23/III 1615 г.) и знаменитое письмо к герцогине-матери Христине Лотарингской. Все эти послания в то время напечатаны не были, они ходили по рукам в многочисленных списках. Написанные блестящим стилем Галилея, они удивляют нас теперь и той значительной богословской эрудицией, которую в них обнаруживает Галилей. Заметим кстати, что в письме к герцогине Христине, — по-видимому, одним из первых, — он высказывает ту мысль, что у науки есть область, где она независима и суверенна, где вмешательство богословия недопустимо:

«Предписывать, — говорит Галилей — самим профессорам астрономии, чтобы они своими силами искали защиты против их же собственных наблюдений и выводов, как если бы все это были один обман и софистика, означало бы предъявлять к ним требования более чем невыполнимые; это было бы все равно, что приказывать им не видеть того, что они видят, не понимать того, что им понятно, и из их исследований выводить как раз обратное тому, что для них очевидно»9.

Так или иначе, каков бы ни был успех и значение писем Галилея, написанных им с этой новой позиции, его усилия напрасны. Уже с февраля 1615 г. в Риме тлеет тот процесс, который, как мы увидим, промчится ураганом над коперниканской доктриной в феврале — марте 1616 г. Этот процесс начинается с подготовки и проверки в инквизиции материалов, направленных лично против Галилея: тут были доносы двух доминиканцев (патеров Caccini и Lorini); допросы свидетелей во Флоренции; изучение богословом-экспертом письма Галилея к Castelli и т. д. На всех этих моментах мы останавливаться не будем, тем более что эта стадия процесса для самого Галилея последствий не имела. Течение процесса принимает более быстрый характер, когда сам Галилей в декабре 1615 г. появляется в Риме. Была ли его поездка в «вечный город» на этот раз добровольной или вынужденной, судить трудно10. Во всяком случае, для Галилея несомненно, что замышляется нечто серьезное; и кто может сказать — только ли против доктрины Коперника или вместе с ней и против него самого? И правда, разве у него нет оснований, чтобы тревожиться? Разве дым от костра, на котором сгорел в Риме шестнадцать лет тому назад Джордано Бруно, мог уже развеяться в сознании передовых людей Италии?

И все же среди этих тревог и волнений Галилей находит возможность и время направить послание к кардиналу Орсини «О приливах и отливах моря»; в этом письме (помеченном: «Рим, 6/I 1616») раскрывается заветная и сокровенная мысль Галилея — дать механическое доказательство движения Земли; через 15 лет это письмо составит самый нерв его «Диалога».

Однако же довольно скоро, в начале февраля, Галилей, пользуясь мощными связями, узнает, что может не волноваться лично за себя11.

О том, что происходит дальше в инквизиции, мы сами можем судить теперь по документам (актам) так называемого «процесса 1616 года»12.

Мы находим в них прежде всего экспертизу одиннадцати богословов (в большинстве своем — доминиканцев) по двум основным положениям коперниканского учения; в ней доктора богословия, консультанты инквизиции, с молниеносной быстротой, со злобностью и легкостью мыслей необычайной, творя волю пославшего их, единогласно нашли, что учение Коперника «глупо, бессмысленно, формально еретично и по меньшей мере ошибочно в отношении веры»13. Мы узнаем далее — и это центральный момент процесса 1616 г., — что уже через два дня после получения от экспертов заключения Галилей по приказанию папы Павла V был вызван во дворец кардинала Беллармино, и здесь 26 февраля 1616 г. этот кардинал «увещевал Галилея об ошибочности упомянутого учения и о том, чтобы он, Галилей, от этого учения отошел (ut illam opinionem diserat)», после чего патер-комиссар инквизиции «предписал и приказал ему от имени папы и всей конгрегации инквизиции, чтобы он упомянутое учение, а именно, что Солнце — центр мира и неподвижно, а Земля движется, совершенно оставил и его каким бы то ни было образом не придерживался, не преподавал и не защищал, словесно или письменно; иначе против него будет начато дело в инквизиции (procederetur in Santo Officio). С этим предписанием Галилей согласился и обещал повиноваться»14.

Далее, в тех же актах 1616 г. имеется протокол пленарного заседания конгрегации инквизиции в Ватикане в присутствии папы Павла V15; здесь кардинал Беллармино сообщил, что «математик Галилей, будучи предупрежден о приказании конгрегации инквизиции (monitus di ordine) отойти от учения, которого он до сих пор придерживался, именно, что Солнце есть центр сфер и неподвижно, а Земля движется, с этим согласился». На том же заседании папой был утвержден к опубликованию текст того декрета конгрегации индекса, который был издан ею 5/III 1616 г. Силой же этого декрета, являющегося заключительным моментом процесса 1616 г., бессмертная книга Коперника была, как мы помним, «задержана впредь до исправления» наряду с произведением мало кому тогда известного Дидака Астуника16, в то время как написанное в «примиренческом» духе письмо Фоскарини было совершенно «запрещено и осуждено».

Таким образом, сведения, которыми располагал Галилей в начале февраля 1616 г., оказались правильными и достоверными; его личность, действительно, оказалась незатронутой; и что бы ни произошло во дворце Беллармино 26 февраля, — все равно это останется тайной между ним и инквизицией. Но в единственном опубликованном документе — в декрете конгрегации индекса от 5/III 1616 г.— не только не упомянуто имя Галилея, но в перечне задержанных и осужденных книг ни его «Звездный вестник», ни его «Письма о солнечных пятнах» не значатся17.

И тем не менее исход процесса 1616 г. есть жестокий удар — удар по самому Галилею прежде всего. Еще так недавно он писал герцогине Христине:

«Запретить Коперника теперь, после того, как в многочисленных наблюдениях и в исследованиях его труда учеными со дня на день все больше раскрывается истинность его утверждений и все более укрепляется его доктрина; запретить его после того, как его допускали в течение стольких лет, когда ему уделялось и меньше внимания, и меньше находили подтверждений, — это было бы, по моему мнению, преступлением против истины; это доказывало бы стремление прятать и уничтожать ее с тем большей силой, чем более она становится очевидной и ясной»18.

Но вот теперь именно это и произошло: из-за его собственных открытий, из-за того напряженного внимания, которое они вызывают, из-за той наглядной ясности, которую он внес в великую проблему мироздания, сделав ее заманчивой и доступной для значительно более широких общественных слоев, чем раньше, вся коперниканская доктрина объявлена под запретом; ему не дано больше права приводить доказательства в ее утверждение, например, развивать свои мысли о приливах. Для Галилея, как ученого, декрет от 5/III 1616 г. есть катастрофа, что бы ни говорил он сам и что бы ни говорили вокруг него.

Но более того, декрет от 5/III 1616 г. есть удар отнюдь не по одному Галилею; это суровое испытание для науки и культуры в странах католицизма, где развитие новой астрономии приостанавливается приблизительно на 200 лет; где оно искусственно и умышленно задерживается для того, чтобы дать еще некоторое время безраздельно господствовать над умами представителям отживающих мировоззрений19.

• 1. Письмо Галилея к Кеплеру от 19/VIII 1610 г. (Ed. Naz., X, 422).
• 2. Из неопубликованной при жизни Галилея специальной записки «Considerazioni circa I'opinione copernicana», 1615 (Ed. Naz., V, 352).
• 3. Так, ученик Галилея патер Castelli сообщает в письме от 6/XI 1613 г. из Пизы, что кардинал Arturo d'Elci дал ему указание не входить при чтении лекций в рассуждения относительно движения Земли и т. п. (Ed. Naz., XI, 589). Сам же Галилей получил от кардинала Carlo Conti в ответ на вопрос о возможности согласования Священного писания и новой астрономии весьма сдержанный и уклончивый ответ: такие толкования Писания без большой необходимости не должны быть допускаемы (Ed. Naz., XI, 355). В 1614 г. доминиканец патер Caccini — будущий доносчик на Галилея — произносит во Флоренции резкую проповедь против математики и математиков, давая ясно понять, кого он имеет в виду в первую очередь. И хотя расположенный к Галилею патер Luigi Maraffi, старший проповедник ордена, пишет Галилею 10/I 1615 г., «что он — на его несчастье — стоит в стороне от всего того свинства (bestialità), которое могут творить и творят тридцать или сорок тысяч братьев-монахов» (Ed. Naz., XII, 127), положение от этого не проясняется, так как Caccini не только не подвергают взысканию, по направляют в Рим проповедником в монастырь Santa Maria Sopra Minerva, тот самый, в котором 22 июля 1633 г. произошла отвратительная и мучительная сцена отречения Галилея.

  Другой доносчик на Галилея, доминиканец патер Lorini, отрицая в письме к Галилею от 5/XI 1612 г., что он выступал против него с амвона, признавался, что ему пришлось в одном споре сказать пару слов «об этом Ипернике [Копернике] или как он там называется» (quell' Ipernico, о come sie chiama), и о том, что его учение противоречит Писанию (Ed. Naz., XI. 427). Галилей, сообщая об этом человеке и об его «Ипернике» князю Federico Cesi, основателю и председателю Асаdemia dei Lincei в Риме, говорит: «Теперь Вы можете видеть, что за люди перебрасываются бедной философией, как мячиком (da chi vien trabolzata la povera filosofia)» (Ed. Naz., XI, 461).

  Разумеется, в рамках настоящей статьи невозможно даже пытаться восстановить всю ту сложную ситуацию, которая образовалась в Риме и во Флоренции в связи с выступлениями Галилея на общем политическом и дипломатическом фоне эпохи контрреформации.

• 4. Патер П. Фоскарини (из ордена кармелитов) был коперниканец, Галилею неизвестный. В 1615 г. в Неаполе вышло его небольшое сочинение «Lettera del R. P. Paolo Foscarini sopra I'opinione de Pitagoreici e del Copernico della mobilita della Теrrа». В нем Фоскарини пытался доказать отсутствие противоречий между доктриной Коперника и доктриной церкви. По декрету конгрегации индекса запрещенных книг от 5/III 1616 г. сочинение Фоскарини было «совершенно запрещено и осуждено». Копия письма Беллармино к Фоскарини имелась у Галилея, как он показал потом во время процесса 1633 г.
• 5. Кардинал Беллармино обнаруживает здесь знакомство с «Письмами о солнечных пятнах» Галилея (1613).
• 6. Ed.  Naz.,   ХII,   171.
• 7. При жизни Галилея не опубликовано, написано около 1615 г. (Ed.   Naz.,  V,  349 — 365).
• 8. Ed.  Naz., VII, 369.
• 9. Ed. Naz., V, 325 — 326.
• 10. Имеется письмо прелата Antonio Quarengo к его покровителю кардиналу Alessandro d'Este от 1/I 1616 г., где говорится: «К тому, что я писал раньше, теперь добавляю, что его [Галилея] приезд в Рим не является, как предполагали, добровольным, но что от него желают получить отчет о том, как он сочетает движение Земли с совершенно противоположным учением Священного писания» (Ed. Naz., XII, 220); см. также значительно более позднее письмо Niccolini (от 11/IX 1632 г.).
• 11. Письмо Галилея к Curzio Picchena, новому государственному секретарю флорентийского двора, от 6/II 1616 г.: «Сообщаю, что дело обо мне совершенно закончено, поскольку оно касается моей личности индивидуально (il mio negozio esser del tutto terminato, in quella parte che riguarda l'individuo della persona mia)» — Ed. Naz., XII, 220.
• 12. Об этих документах, впервые опубликованных в 1850 г., существует обширная литература — см. М. Я. Выгодский, ук. соч., стр. 166 — 167 и 182 — 216.
• 13. По вопросам, поставленным 19 февраля 1616 г., в очень небрежной формулировке (воспроизводящей отчасти слова доносчика патера Caccini), уже 24 февраля было получено заключение экспертов. По первому вопросу (о неподвижности Солнца): «Наnс propositionem esse stultam et absurdam in philosophia et formaliter haereticam» — «Это предложение философски глупое и нелепое и формально еретическое»; по второму вопросу (о движении Земли, но неизвестно какому именно, годичному пли суточному): «Наnс propositionem recipere еаndem censuram in philosophia et spectando veritatem theologicam ad minus esse in Fide erroneam — «Это предложение нельзя принять как противное вероучению по оценке философии и богословской истины» (Ed. Naz., XIX, 320 — 321); Галилей об этом заключении не знал вплоть до упоминания о нем в приговоре 1633 г.
• 14. Значение этого акта от 26/II 1616 г. (Ed. Naz., XIX, 321 — 322) огромно главным образом потому, что осуждение Галилея в 1633 г. последовало в конечном счете только за ослушание предписания «не придерживаться» и т. д. (полный приговор читатель найдет в книге: З. А. Цейтлин. Галилей, стр. 218 — 226. М., 1935). Однако на следствии 1633 г. Галилей не мог припомнить, чтобы в 1616 г. с ним говорил во дворце Беллармино кто-либо, кроме самого кардинала; далее акт от 26 февраля — никем не подписанный! — в его второй части (выступление патера-комиссара) трудно связать с другими моментами процесса 1616 г. Вот почему еще в 1870 г. Wohlwill высказал предположение, что этот акт подложен и во второй своей части сфабрикован в 1633 г. На такой точке зрения стоит и большинство историков процесса. Анализ этого трудного момента к теме настоящей статьи не относится; мы предложим читателю только депешу флорентийского посла в Риме Niccolini к Andrea Cioli от 11/IX 1632 г.: «Сверх всего этого говорят с обычной конфиденциальностью и секретностью, что в актах инквизиции найдено, что лет 12 (sic!) тому назад, когда дошли сведения, что Галилей придерживается этого учения и сеет его во Флоренции, и когда поэтому он был вызван в Рим, ему было запрещено кардиналом Беллармино от имени папы и инквизиции продолжать держаться этого учения; уже одного этого обстоятельства достаточно, чтобы погубить его совершенно (rovinarlo affatto)» — Ed. Naz., XIV, 389.
• 15. Ed. Naz., XIX, 278; M. Я. Выгодский, ук. соч.  стр. 185 — 186.
• 16. О нем см.: Dreyer. History of Planetary Systems. Cambridge, 1906, p. 353.
• 17. Так именно старается изобразить исход процесса 1616 г. Галилей в своих сообщениях во Флоренцию государственному секретарю Curzio Picchena; 6/III 1616 г., т. е. на другой день по опубликовании декрета, Галилей пишет ему, что весь вопрос теперь будет только в самых незначительных исправлениях текста книги Коперника, порученных кардиналу Gaetano; но что враги его, Галилея, совершенно посрамлены (Ed. Naz., XII, 243); кстати, до конца своих дней Галилей не сможет подняться над этой точкой зрения и всю трагедию своей жизни он будет приписывать только проискам его личных врагов. Еще характернее письмо от 12/III 1616 г., в котором Галилей, описывая милостивую аудиенцию, данную ему накануне папой Павлом V, говорит: «Когда в заключение я указал, что остаюсь в некотором беспокойстве, опасаясь возможности постоянных преследований со стороны неумолимого коварства людей (l'implacabile malignita), папа утешил меня словами, что я могу жить в спокойном настроении (I'animo riposato), так как обо мне у его святейшества и у всей конгрегации остается такое мнение, что нелегко будет прислушиваться к словам клеветников; так что, пока он жив, я могу чувствовать себя в безопасности»... (Ed. Naz., XII, 247). И это говорил тот самый Павел V, который в предписании о вызове Галилея к Беллармино дал распоряжение заключить Галилея в тюрьму, если только он не согласится отказаться от защиты, преподавания или изложения коперниканского учения (Ed. Naz.,  XIX, 321).
• 18. Ed. Naz., V, 328 — 329.
• 19. Декрет от 5/III 1616 г. был впервые «опущен» в 1757 г. при со ставлении нового индекса запрещенных книг (декрет конгрегации индекса от 16/IV 1757 г. при папе Бенедикте XIV — см. Ed. Naz., XIX, 419); но только в индексе издания 1835 г. не встречаются уже больше имена Коперника, Дидака Астуника, Фоскарини, Галилея и Кеплера.