Если современный астроном снимет «Диалог» Галилея с его недостаточно прочного механического фундамента, — что же останется для него интересного в этой знаменитой книге?

Уже довольно многое из ее содержания прошло перед нами на предыдущих страницах: Луна с ее загадочной поверхностью, пепельный свет, явление либрации; солнечные пятна и вращение Солнца; фазы Венеры; поступательное движение земной оси и смена времен года1. Все это сделалось теперь элементарным и вошло в учебники; относиться к этим вопросам так, как к ним относились современники Галилея, мы уже не можем. Когда Сагредо, рассматривая классический чертеж, которым поясняется смена освещения Земли по четырем временам года, говорит: «Признаюсь, я никогда не слышал ничего более замечательного, и я не могу поверить, чтобы человеческий разум когда-либо углублялся в более тонкие размышления»2, то мы меньше удивляемся чертежу и рассуждениям Галилея, чем словам Сагредо: слишком давно уже все это было впитано нашей культурой3. Поэтому, казалось бы, ценность «Диалога» может сохраняться только под углом зрения чистой истории науки, где всякое высказывание, простое или сложное, правильное или неверное, имеет свою ценность в ретроспективном и осмысленном познании развития науки. Но это не так!

В «Диалоге» Галилея имеется некоторая общая установка, делающая его живым и современным даже теперь, когда со дня смерти Галилея прошло триста лет. Эту установку мы усматриваем в том, как относился автор «Диалога» к будущему своей науки и к решению некоторых, совершенно недоступных в его время проблем.

Так же как Вселенная для Галилея безгранична в пространстве, так же безграничны для него в будущем возможности астрономии. «Когда же наступит, — спрашивает Сагредо, говоря о телескопе, — предел наблюдениям и открытиям с этим изумительным инструментом?» — «Если успехи в этой области, — отвечает Сальвиати, — будут развиваться так же, как в отношении других великих изобретений, то можно надеяться, что с течением времени удастся обнаружить многое, чего пока еще мы не в состоянии себе вообразить»4.

Это «многое» естественно лежит за пределами планетной системы и составляет то, что во времена Галилея можно было бы назвать Большой Вселенной.

«Кто решится утверждать, что пространство между Сатурном и неподвижными звездами, которое кажется им [перипатетикам] пустым и бесполезным, свободно от других небесных тел? Не потому ли, что мы их не видим? Что же, разве четыре спутника Юпитера и спутники Сатурна5 только тогда появились на небе, когда мы их впервые увидели, и отнюдь не раньше? Пожалуй, и бессчетные неподвижные звезды тоже не существовали, пока их люди не увидели... О, что за высокомерное и даже больше, что за легкомысленное невежество людей!»6

Этими словами великий астроном дает ясно понять, что он допускает возможность открытия засатурновых планет; он высказывает здесь мысль, которая была бы просто страшна в рамках средневековой культуры. Галилей знает также, что когда наука выйдет за пределы планетной системы и приступит к определению расстояния от Земли до неподвижных звезд, иначе говоря, когда она подойдет к проблеме звездных параллаксов, — она столкнется с огромными трудностями, потому что эти параллаксы чрезвычайно малы; но он не только не складывает оружия перед этой задачей, а поучает будущих астрономов, каким путем удастся решить и обнаружить годичное параллактическое смещение звезды; к тому же это смещение послужит окончательным доказательством годичного обращения Земли вокруг Солнца.

«По моему мнению, — говорит Сальвиати, — звезды вовсе не рассеяны на одной сфере и не находятся в одинаковых расстояниях от единого центра; их расстояния от нас очень различны, так что некоторые из них могут быть в два или в три раза дальше, чем другие7. Поэтому, если бы при помощи телескопа было обнаружено, что очень слабая звезда находится чрезвычайно близко от более яркой, так что расстояние первой было бы значительно больше, то могло бы случиться, что в их взаимном расположении происходили бы [в течение года] заметные изменения, соответственно явлениям, обнаруживаемым у верхних планет»8.

Эти слова Галилея оказались пророческими: именно таким путем, сравнивая положения звезды, предполагаемой весьма удаленной от находящейся «рядом» с ней, со звездой, предполагаемой более близкой, Бессель в 1838 г. обнаружил параллакс 61-й Лебедя и тем впервые промерил расстояние между Землей и звездой.

Вообще, Галилей вполне отчетливо сознавал, какие огромные трудности предстоит превозмочь наблюдательной астрономии в вопросах, касающихся звезд. Он особенно подчеркивал это в отношении измерения их угловых диаметров, — проблемы, которую удалось решить только в XX веке в отношении очень немногих звезд и притом не непосредственным измерением их угловых диаметров через телескоп. По этому вопросу до Галилея имелись только совершенно фантастические оценки; Тихо Браге, величайший наблюдатель в дотелескопическую эпоху, считал, что угловые диаметры звезд имеют порядок 2' и даже 3'. Галилей первый установил, что здесь скрыта существенная ошибка и что диаметры звезд в десятки раз меньше такой величины9.

Все эти примеры, число которых можно было бы умножить, достаточно ярко свидетельствуют, насколько возвышался Галилей над общим уровнем современной ему астрономической культуры. Сила его уверенности в безграничных возможностях науки нас изумляет; вот почему его «Диалог» отмечен печатью вечной жизни в сознании всех, кто занимался и кто будет заниматься астрономией; ошибки, которые позднее были обнаружены в «Диалоге», его величия умалить не могут.

За эту бессмертную книгу «неумолимое коварство» людей, о котором Галилей когда-то говорил папе Павлу V, будет преследовать Галилея вплоть до конца его дней; на этом окончится цикл его астрономического творчества. Но, поднимаясь с изумительной духовной мощью над «высокомерным невежеством», на склоне лет Галилей возвращается к творчеству в той области, с которой он начал свой жизненный путь: он не только астроном, он практик, механик и инженер. Как великий новатор он и здесь идет навстречу жизни с решением важнейших технических и механических задач — он сознает их огромную ценность. В связи с отправкой в Голландию рукописи его «Бесед» Галилей в одном из своих писем 1636 г. говорит: «Эти вторые мои «Беседы» содержат две новые науки, относящиеся к движению и к сопротивлению твердых тел разлому, вместе с некоторыми геометрическими вопросами; все эти построения являются самым ценным плодом моих исследований за всю мою жизнь»10.

Пусть так! Но здесь, подводя итоги, мы должны поставить вопрос: какое же место принадлежит Галилею не в истории динамики или теории упругости, а в истории астрономии прежде всего?

К астрономам XVII века от ученых Древней Греции и от Коперника перешла проблема планетной астрономии, — проблема строения Солнечной системы и движения планет. Эта задача имела двойной смысл: математически она ставилась (до Кеплера) так, что к действительному, неравномерному движению планет по эллипсу надо было приблизиться при помощи движений круговых; иными словами, нужно было найти некоторое число членов разложения долготы планеты и ее радиуса-вектора в тригонометрический ряд, так, чтобы их суммой можно было достаточно точно представить наблюденное движение; физически нужно было решить, что же представляет собой Земля, в какой мере и ее можно причислить к системе планет и приписать ей движения в пространстве; этот вопрос, разумеется, имел и первостепенное мировоззренческое значение.

Что же дал Галилей по каждому из этих направлений? Читая его «Диалог», мы убедились, что по первому он не внес, практически говоря, ничего — он просто отметал от себя всю проблему неравномерных движений. Так же он поступал и в своем предшествующем творчестве. Уже довольно рано Галилей встал на ту точку зрения, что в системе Птолемея эпициклы и эксцентры вводятся «чистыми астрономами» просто как рабочая гипотеза, никакого отношения к внешней реальности не имеющая11. Но как надо поступать, чтобы в схеме Птолемея учесть хотя бы одно «первое неравенство», — об этом Галилей нигде ни разу не говорит; когда же он рассуждает с коперниканской точки зрения, то выявляется как раз обратное: и эпициклы и эксцентры суть не только реальные, но и единственно возможные формы движений в планетной системе. Так, орбиты спутников Юпитера суть эпициклы по отношению к Солнцу, орбиты Меркурия и Венеры — эпициклы по отношению к Земле, орбита Марса вокруг Солнца — эксцентр по отношению к Земле12. Однако все это, очевидно, не больше, как игра определениями и словами, не вносящая никакой ясности в кардинальный вопрос планетной астрономии.

Таким образом, мы вправе сказать, что от задачи о ненеравномерном движении планет Галилей стоял так же далеко во всем своем творчестве, как и в «Диалоге». Но мы не должны здесь забывать и того, что как раз движения открытых им спутников Юпитера, — из чего сам Галилей имел в виду извлечь только практически полезный метод определения долгот, — послужили основой для весьма глубоких выводов и обобщений, приведших к ответу на вопрос Леонардо и к окончательному решению планетной проблемы. Так, уже Кеплер весьма скоро после открытия им «третьего закона» (1619) нашел, что квадраты времени обращения спутников вокруг Юпитера пропорциональны кубам их расстояний от планеты13. Таким образом, в системе спутников имеет место та же самая зависимость между периодами и расстояниями, которая связывает расстояния самих планет от Солнца с периодами их обращений в орбитах. Далее теорию спутников развивал Дж. Борелли14; он высказал мысль, что некоторая сила притягивает спутники к их планетам, а планеты к Солнцу и что эта сила уравновешивается центробежной силой, возникающей при круговом движении. Так постепенно Галилей — Кеплер — Борелли подготовляли почву для заключительного открытия Ньютона15.

Если же мы теперь перейдем к физической стороне планетной проблемы, то здесь не должно оставаться сомнений в том, что именно Галилей больше, чем кто-либо, сделал для ее правильного решения: почти все его открытия служат к утверждению космического единства Солнечной системы; Земля — такое же непрозрачное и отражающее свет тело, как Луна, Венера и Юпитер; ей присущи те же движения в пространстве, как и другим телам этой системы. Со свойственным ему мастерством стилиста Галилей утверждает это положение устами Сальвиати:

«Что же касается Земли, то мы стремимся облагородить и поставить ее в условия большего совершенства, стараясь установить ее подобие небесным телам и тем самым как бы поместить ее на небо, откуда ее изгнали ваши философы»16.

Именно это убеждение Галилея в физической однородности планет являлось основой его взглядов на природу комет: будучи уже de visu объектами, столь отличными от «плотных» тел Солнечной системы, кометы вообще не могут быть материальными телами: это временные, оптические явления, вроде галосов и паргелиев. Вот почему в «Диалоге», где сопоставляются две системы строя материального мира, о кометах говорится только мимоходом и вскользь.

Останавливаться здесь подробно на том, как именно эта сторона учения Галилея, подкрепленная его открытиями и отразившаяся на его личной судьбе, должна была действовать на современников, означало бы повторять многое из сказанного на страницах этой статьи17. Несомненно, что Галилей нес человечеству новое мировоззрение, он указывал Земле и человеку новое место во Вселенной, совершенно отличное от того, чему его учили в течение долгого ряда веков. Вот почему папа Урбан VIII был по-своему прав, когда говорил, что учение Галилея для католической церкви «опаснее, чем писания Кальвина и Лютера».

Наконец, последнее. Это грандиозное расширение Вселенной; когда Галилей говорит о возможности существования засатурновых планет; когда он подчеркивает неизбежную малость звездных параллаксов и вместе с тем предсказывает метод их определения, это роднит его с нами, пожалуй, более, чем все остальное; и для нас вовсе не должны звучать как преувеличение слова, которые вырываются у него, когда в январе 1638 г. он сообщает Elio Diodati о полной и безвозвратной утрате зрения:

«Вы можете себе представить, как я горюю, когда сознаю, что это небо, этот мир и Вселенная, которые моими изумительными наблюдениями и ясными доказательствами расширены в сто и в тысячу раз по сравнению с тем, какими их считали люди науки во все минувшие столетия, — теперь для меня так уменьшились и сократились»18.

Нет, эти слова правдивы и правильны! Галилей в истории астрономии — это синтез учений о космическом единстве Земли и всей материи мира; об относительности человеческих оценок и определений, но вместе с тем это и подчеркнутое утверждение силы человеческого познания19. Это тезис о безграничности внешней вселенной, и метод, которым он пришел к своим «ясным доказательствам», есть именно тот, о котором говорил Лобачевский в стенах Казанского университета: «Читайте природу внимательным оком, и она даст вам ответ, непременный и удовлетворительный...»

 

  • 1. К удивлению, о спутниках Юпитера в «Диалоге» упоминается только мимоходом, так что Галилей как бы забывает обещание, данное им в «Sidereus nuncius», вернуться к ним в книге «О системе мира».
  • 2. Ed. Naz., VII, 423. Кстати, в одном месте «Диалога» Сальвиати говорит: «Смотрите, как все это легко понять». — «Да, — отвечает Сагредо, — таковы все истинные положения после того, как они найдены; вся трудность в том, чтобы уметь их найти» (Ed. Naz., VII, 251).
  • 3. Впрочем, здесь уместно вспомнить слова Льва Толстого о том, что многие, и даже лица с высшим образованием, обычно начинают очень уверенно объяснять «времена года», но потом безнадежно запутываются (см. Л. Н. Толстой. Собр. соч. под ред. Бирюкова, т. XIII, стр. 203. М., 1913).
  • 4. Ed. Naz., VII, 91.
  • 5. Напомним, что Галилей принимал за спутников Сатурна его кольцо.
  • 6. Ed. Naz., VII, 396.
  • 7. Мы теперь сказали бы «в сотни и в тысячу раз дальше, чем другие».
  • 8. Ed. Naz., VII, 409.
  • 9. Ed.  Naz., VII, 386,  389.

    Здесь Галилей все еще чрезмерно преувеличивает оценку углового диаметра «звезды первой величины в 5", звезды шестой величины — шесть раз меньше»; о том же см. в «Послании к Инголи» (Ed Naz., VI, 523). Напомним, что наибольший из угловых диаметров, измеренных в 20-х годах нашего века интерферометром Майкельсона, сказался равным 0,50. Способ определения этих диаметров Галилеем описан в статье акад. С. И. Вавилова — Сб. «Галилео Галилей». — М. — Л., Изд-во АН СССР   1943.

  • 10. Письмо к Bernegger'y от 12/VII 1636 г. (Ed. Naz., XVI, 452).
  • 11. См., например, первое письмо о солнечных пятнах (Ed. Naz. V,   102 — 103).
  • 12. Так именно составлен ответ Галилея от 30/VI 1612 г. (Ed. Naz., XI, 344) на вопрос, поставленный князем Cesi: нельзя ли совершенно освободить систему Коперника от эксцентров и эпициклов? (письмо к Галилею от 20/VI 1612 г.— Ed. Naz., XI, 332). То же самое утверждает Галилей в письме к кардиналу Pietro Dini от 23/III 1615 г. (Ed. Naz., V, 298), или в «Considerazione circa l'opinione copernicana» (1615), где говорится: «Коперник задается эпициклами и эксцентрами; однако вовсе не они служат причиной того, что система Птолемея отвергается (так как и те и другие, несомненно, имеются на небе), но иные его чудовищные положения (esorbitanze)» (Ed. Naz., V, 367).
  • 13. Kepler. Epitome Astronomicae Copernicanae (Linz u. Frankfurt, 1618 — 1621), IV, 2; ed. Frisch, VI, p. 361.
  • 14. G. Borelli. Theoricae Medicearum Planetarum. Florentiae, 1666.
  • 15. В «Математических началах натуральной философии» Ньютона (1687) обстоятельства движения спутников Юпитера приводятся как первое из тех «явлений», из которых Ньютон выводит закон всемирного тяготения (всего таких явлений Ньютон упоминает шесть) — см. А. Н. Крылов. Собр. трудов, т. VII. М. — Л., 1935, стр. 504; при этом в перечне определений расстояний спутников от центра Юпитера Ньютон приводит и данные Борелли (см. там же, стр. 506).
  • 16. «Dialogo». Ed. Naz., VII, 62.
  • 17. Наиболее трудное в изложении истории науки — это отрешиться от современных, столь укоренившихся в нас понятий. Галилей во многих местах говорит о сложении движений и приводит простые примеры геометрического сложения скоростей; Мерсенн, издавая в 1634 г. французский перевод галилеевой «Della Scienza Мессаniса», называет в предисловии эти явления «достойными изумления».
  • 18. Письмо от 2/I 1638 г. (Ed. Naz., XVII, 247).
  • 19. Об этом имеется замечательное место в конце «Первого дня» «Диалога».

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.